Борис Бондаренко - Залив Терпения (Повести)

Он прошелся по близлежащим улицам — но все вокруг было незнакомо, чуждо ему. Он даже не мог точно определить место, где когда-то стоял его дом, проданный старшим братом после смерти матери. Подошел к школе — и удивился тому, какая же она маленькая. В воспоминаниях она почему-то представлялась большой, как обычная современная школа. Войти он не решился — просто не знал, о чем станет говорить с теми немногими учителями, оставшимися со времени его ученичества. Да и оказалось, что он не может вспомнить всех даже по имени — запомнилась только Валентина Георгиевна. И Александр поехал в центр — и хотя здесь почти ничего не изменилось за десять лет, но память лишь механически отмечала знакомые места. Взволновал его только вид сквера около театра, где они однажды с Лилей просидели до глубокой ночи и потом возвращались домой пешком по тихому ночному городу. И ему захотелось поскорее вернуться домой, — он так и подумал — «домой», и даже не удивился этому, — увидеть Наденьку и вместе с ней дождаться возвращения Лили. Он накупил цветов, конфет, взял такси, — так велико было его нетерпение, — заранее разогрел обед и, когда Наденька пришла из школы, весело, по-хозяйски скомандовал:

— Ну, раздевайся, мой руки, сейчас будем обедать.

— Ой, как хорошо, что мы вместе будем обедать! — воскликнула Наденька.

— Одной-то скучно? — улыбнулся Александр.

— Конечно… И есть совсем не хочется… Ой, вы и посуду вымыли! — обрадовалась Наденька. — Хорошо, мне не возиться.

— А разве ты моешь посуду? — удивился Александр.

— Конечно, — со снисходительной важностью ответила Наденька. — Я ведь уже большая, а мама приходит с работы усталая, надо же ей помогать.

— Надо, — с улыбкой согласился Александр.

Обедали весело — Наденька беспрерывно щебетала, с детской непосредственностью рассказывала о школе. А когда кончили, Александр сказал:

— Иди делай уроки, а я вымою посуду.

— Сейчас, — со вздохом сказала Наденька. — Я только немножко поиграю с Настей, можно?

— Можно, — сказал он, стараясь говорить безразличным тоном.

Наденька играла с полчаса, и потом Александр напомнил ей:

— А не пора ли браться за уроки?

— Пора, — с сожалением сказала Наденька и, усадив куклу, неохотно стала раскладывать тетради. Александр спросил:

— Тебе не нравится делать уроки?

Наденька потупилась.

— Нет.

— Почему?

— Скучно, — пожаловалась она. — Заставляют одни и те же слова писать по десять раз. И читать тоже. А я все это еще в прошлом году выучила. Мама хотела отдать меня сразу во второй класс, но меня не пустили.

— Тогда действительно скучно, — согласился Александр. — Но раз велят — надо делать.

— Я делаю, — опять вздохнула Наденька.

— А какие у тебя отметки?

— Пятерки, — сказала Наденька таким тоном, словно других отметок вообще не существовало.

И когда он смотрел, как Наденька старательно выводит буквы, высунув язычок и склонив голову набок, — он подумал о том, как хорошо было бы остаться здесь навсегда и каждый день видеть, как Наденька готовит уроки. О том, как это могло бы произойти, он старался не думать, зная, что тотчас же возникнут вопросы тяжелые и вряд ли разрешимые, а ему ничем не хотелось омрачать свое радужное настроение. Просто приятно вообразить хотя бы на минуту, что такое возможно…

Пришла Лиля, и снова был вечер спокойных разговоров, но когда наступила третья ночь, Александр, простояв на кухне два часа и выкурив множество сигарет, понял, что не может больше вынести этой неопределенности. Он тихим, но решительным шагом вошел в комнату и уверенно сказал:

— Ты не спишь.

— Нет, — ответила Лиля, и он присел на край ее постели и осторожным движением взял ее руку, приятно пахнущую чем-то душистым, и прижал ее к своему лицу. Рука Лили безвольно касалась его губ. Она молчала — и когда Александр выпустил ее руку, попросила:

— Не надо, Саша. Иди спи.

— Почему не надо?

— Завтра у меня свободный день, и мы обо всем поговорим.

— Хорошо, — не сразу сказал он. — Спи.

И, не удержавшись, он легким движением коснулся ее плеча, смутно белевшего в темноте, и ушел на кухню. И опять, как и в предыдущие ночи, смотрел в темноту и много курил. А потом услышал, как осторожно встает Лиля, и замер от тревожного предчувствия: «Сейчас…»

Было два часа ночи.

Лиля, не глядя на него, зажгла плиту и поставила чайник, сказала, не оборачиваясь:

— Если хочешь, могу сварить тебе кофе.

— Не нужно.

Она вытряхнула пепельницу и сказала:

— Ты очень много куришь.

— Извини.

— Я не потому. — Лиля наконец-то улыбнулась. — Кури, сколько хочешь, но ведь это же вредно.

— Зато я не пью, — вымученно улыбнулся Александр. — А курю действительно много, особенно во время работы. Когда прохожу рентген, у меня даже не спрашивают, курю или нет. Сразу в лоб: «Сколько курите?»

Лиля села напротив него и спросила:

— Ты часто вспоминал меня?

— Да, — солгал он, отводя взгляд от кружевного выреза на груди Лили.

— А почему раньше не приезжал? Почему не писал?

Он промолчал — что он мог сказать? Как объяснить, что он забыл ее, а когда вспомнил и приехал сюда — понял, что любит ее и любил всегда? Любил всегда, несмотря на долгие годы разлуки?

— Чего ты хочешь, Саша?

— Тебя, — выпалил он и впился в нее глазами.

— Вот как, — сказала она, не удивившись его словам. — Ну, допустим на минуту, что это случилось — и что же дальше?

— Я разведусь с Леной, мы поженимся, и вы переедете ко мне, — медленно и твердо сказал он свое решение, принятое за последние дни и ночи.

И этому она как будто не удивилась.

— А что же будет с ними? С твоей женой, твоим сыном? Что будет с нами, наконец?

Александр, не вдумываясь в ее слова, — их заглушили усиленно подчеркнутые ею «твоей», «твоим», — поспешно сказал:

— Я думал об этом. Можно устроить все так, что никто не будет в обиде. Мою квартиру легко разменять на однокомнатную и двухкомнатную, и работа тебе там всегда найдется.

Она подняла брови.

— Ты не понял меня. Я и не сомневаюсь в том, что ты сделаешь все так, что им будет удобно. А я не боюсь неудобств, если бы они и были. Я о другом говорю. Вы прожили вместе восемь лет — это очень много, Саша. И прожили, как я думаю, неплохо. И потом… Ведь у твоего сына не будет другого отца.

— Да-да, я понимаю, — заторопился он. — Все это не так легко и просто, как может показаться из моих слов. Но ведь я… люблю тебя.

Лиля молчала, сложив руки на груди и глядя прямо перед собой.

— Что же ты молчишь? — робко сказал Александр.

— Мне кажется, — Лиля прямо взглянула на него — большими и строгими сейчас глазами, не умеющими лгать, — что ты слишком поспешно все решил.

— Нет, — быстро сказал он и с досадой подумал, что эта торопливость может только усилить ее ощущение о поспешности его решения. Лиля ничего не сказала, стала заваривать чай, размеренными движениями нарезала лимон аккуратными дольками. «Почему она так спокойна?» — тревожно думал Александр. Сам он волновался до того, что под коленом задрожали мышцы, и, выкурив сигарету, тут же взял другую, даже не заметив этого.