Николай Руденко - Ветер в лицо

— И что из этого вышло? — Хитро спросил Доронин.

— Да что вышло?.. Поговорить он любит. Над его длинными речами сначала смеялись. А теперь это стало раздражать.

— Если бы только в этом беда. Глухой он к другим. Какой из него редакционный работник?.. Тем не менее, может, парень поймет ответственность. Он еще молодой. Основа в нем здоровая. Жизнь и практическая работа научат. Мешать его выбору не следует. Пусть приходит, поговорим.

Через минуту Лида скрылась за заводской воротами, а Доронин и Лиза пошли в заводоуправление, где находился партийной комитет. Не успели они зайти в кабинет парторга, как в дверях появился Ваня Сумной.

— Можно, Макар Сидорович?..

— Заходите, товарищ Сумной.

Ваня осторожно, будто крадучись, подошел к столу и сел в кожаное кресло напротив Лизы. Одет он был в какой-то не совсем обычный серый клетчатый пиджак и белые парусиновые штаны. На коленях лежали фетровая шляпа и большая папка. Русые волосы были очень длинными для парня и коротким для девушки. Держался он слишком почтительно. Макар Сидорович вытер платком лысину, включил настольный вентилятор и неторопливо спросил:

— Значит, почувствовали в себе литературный талант?

— Посмотрите, — сказал Ваня, разворачивая папку и доставая оттуда десятки газетных вырезок. — Это все мои корреспонденции. Так сказать, творчество. Рабочий корреспондент.

— Вы же хороший токарь, — покачал головой Доронин. — Оставайтесь рабочим корреспондентом. Кто же вам мешает?

— Не могу. Это моя давняя мечта. Чувствую, что в газете от меня будет больше пользы.

Доронин пристально посмотрел на Ваню, протянул руку, взял пачку вырезок и начал их просматривать.

— Эту читал. Эту тоже читал. Раньше не хотелось вам говорить. Думал, парню не до стиля. Как умеет, так и рассказывает о заводской жизни. А если вы профессионалом собираетесь быть, позвольте сделать небольшое замечание.

— Пожалуйста, — наклонился только самой головой Ваня. — Ваша критика, Макар Сидорович, для меня много значит. Учту. Исправлю.

Когда он кланялся, длинные пряди русых волос на голове как-то причудливо подскакивали и снова ложились на свое место. Серое лицо с ямочками от недавних угрей уважительно улыбнулось.

— Так вот, товарищ Сумной, — сказал Доронин, собирая на лбу мелкие складки. – Почему-то вы пишете готовыми фразами. Вроде и рассказываете об интересных вещах, а ничего не видно. Слова какие-то не те... Слишком уж официально у вас получается. Немного бы живее. Огонька больше. И свободным языком. Таким, как люди говорят. Доходчивее было бы.

— Макар Сидорович, — сказал Ваня. — Газетная речь имеет свои традиции и законы. Некоторые называют это штампами, но это не так. Это строгость формы. Языковая вольность здесь неуместна. Я уже кое-что понял. Люди, которые пытаются украшать свой язык, пытаются поломать установленные традиции, долго в газете не держатся. Обязательно допустят какую-то неточности. Что же из того, что мы пишем готовыми фразами? Дисциплина языка позволяет скорее заметить ошибку. Как только в давно знакомой фразе появляются незнакомые оттенки, так это тебя и настораживает... Я давно присматриваюсь к редакционной работе. Меня там хорошо знают.

— Гм... Из ваших слов видно, что вы кое-что знаете, — сказал Доронин. — Пишут так скучно, словно каждый из них обрабатывает свои статьи в палате для больных желудком. А может, я уже старый стал и ничего не понимаю?.. Однако некоторые статьи читаю с удовольствием. Ну ладно. Желаю вам успеха. А вы как считаете, товарищ комсорг?..

— У нас возражений нет, — ответила Лиза. — Я советовалась с членами комитета.

Когда Ваня Сумной, с достоинством поклонившись, вышел, Доронин невесело улыбнулся:

— Готовая фраза помогает скорее заметить ошибку. Интересно. Тогда бери чужие проекты, строй по ним здания. Никогда не ошибешься. Все давно выверено другими. Посмотрим, что из него получится. Все-таки он парень не без головы. Отшлифуется.

— Не слишком ли он отшлифован? — Робко спросила Лиза. — Очень он «правильный» во всем.

— Это да. А как ваши «неправильные»?

— О ком это вы? — Не поняла Лиза.

— О Соколе и о Круглове. Не слишком ли мы либерально подошли к этому парню? Коля Круглов — сталевар хороший. Только горячий. Справится ли он?.. Не подведет ли нас? Сделает ли из Сокола хорошего рабочего?

Глаза Доронина будто прокрадывались незримыми лучиками в самые глубокие уголки ее мозга. Лизе даже неприятно стало от такого пристального взгляда. Вот сидишь перед ним, думаешь что-то свое, а он считывает твои мысли в тот же миг, как только они появляются, как телеграфист читает слова на телеграфной ленте. Она опустила глаза, хотя у нее не было никаких оснований прятаться со своими мыслями.

— Я думаю, что Коля справится, — уверенно промолвила она. — Да и сам Сокол производит хорошее впечатление. Он очень хочет стать сталеваром.

Доронин был доволен ответом Лизы.

— На меня он тоже произвел неплохое впечатление. Ничего, будем надеяться. По моему мнению, он оправдает убытки, причиненные государству. Как бы там ни было, а человек стоит больше, чем шестьсот-семьсот тонн стали. Кстати, Круглов их перекрыл за полнедели своими скоростными плавками. Да и печь уже требовала ремонта.

В дверь постучали.

— Пожалуйста, — бросил к приоткрытым дверям Макар Сидорович.

В кабинет вошел белокурый широкоплечий мужчина невысокого роста. Белый шелковый воротник аккуратно лежал на воротнике хорошо сшитого шоколадного цвета пиджака. Такого же цвета штаны были тщательно наутюжены, и казалось, что они у него вовсе не сгибаются, как две параллельные доски. Мужчина легкой походкой спортсмена подошел к столу, протянул руку.

— Сотник. Представитель министерства.

— А-а, слышал, слышал, — бесцеремонно смерил его взглядом с головы до ног Доронин, потирая левой рукой пальцы правой, которые побелели от крепкого пожатия.

Лиза попрощалась и вышла. Выходя из приемной парторга, она почти наткнулась на Веру, которая неизвестно по каким причинам терлась у дверей. Губы ее были щедро намазаны густой помадой с голубоватым отливом. Вера почему-то такую ​​помаду считала особенно красивой и берегла для исключительно торжественных случаев. На Вере красовалась та самая розовая блузка с прозрачным кружевом, что так была к лицу обеим сестрам. Лиза посмотрела на нее и подумала: «Какая же она красивая! Только зря этой помадой пользуется». Затем вспомнила, что Вера отнюдь не красивее ее, потому что была ее абсолютным двойником, и засмеялась.

— Чего ты смеешься? — Спросила Вера.

— Да просто так. Рада, что тебя встретила. Мы же не виделись ровно два часа.

— А ты его видела?

— Кого? — Переспросила Лиза.