Николай Руденко - Ветер в лицо

— Нигде нет, — сказал Коля.

— То-то... Брат ее какая-то большая шишка в огороде. Деньги ей присылает. А соседи ухаживают. Добрейшей души человек — этот брат! Любят его у нас. Электричество — это его работа. И столбы где-то достал, и проволоку. Сам во время отпуска работами руководил. Три километра от Ольховка тянули. И Акулина — добрая душа. Если у кого-то туго — последним поделится. А видишь, какое несчастье на женщину...

...Оксану Коля нашел на коровнике. Она выбежала к нему в белом халате, с большим шприцем в руках.

— Уже и домой?..

— Пора.

— Ой, Колька. Ты хорошее дело сделал. Уже все село говорит, какой у меня брат. — И она улыбнулась гордой улыбкой. — Женился бы ты... За тебя же лучшая девушка пойдет.

— Вот куда клонишь, — подмигнул ей Коля, — Ладно, женюсь. Смотри, свадьбы не упусти...

Они попрощались, и Коля вышел на луговую дорогу, что над самым Днепром вела к пристани.

С обеих сторон дороги качались тополя и молодые дубы. Как солдаты, штурмуют невидимые бастионы, всходили на гору бронзовотелые, в зеленых размашистых одеждах невысокие сосны. Будто кто-то им подал команду «смирно», и они так застыли — одни аж на самой вершине, а другие на полпути к ней.

Вечерний пересвист лесных пичужек будил в Колином сердце песню, ему вспомнилось, как пел Владимир на лодке под баржей, и захотелось попробовать самому. Вокруг не было ни души, и Коля позволил себе спеть во весь голос.

Коля не допел до конца — почувствовал, что безжалостно фальшивит. Странно, — у него были и слух, и голос, но жили они как-то отдельно, независимо друг от друга, и голос не хотел подчиняться слуху, как норовистый конь, несущий всадника как раз в противоположном направлении, несмотря на то что всадник в кровь разорвал ему трензелем губы...

«Завыл, только не ветер, а Николай Круглов, — подумал он... — Хорошо, хоть никто не слышал».

Вдруг из-за поворота дороги показался кузов машины, груженной молодой капустой. Машина стояла на обочине, а водитель спрятал под капотом голову до самых плеч, ковыряясь в моторе. Коле стало неловко, — видимо, этот парень слышал неуклюжее исполнение замечательной песни. Но еще больше смутился он, когда шофер выпрямился и оказался молодой белокурой, голубоглазая девушкой, в которой Круглов сразу же узнал Лизу Миронову. Он и рад был этой неожиданной встрече, и растерялся.

— Коля! — Радостно воскликнула Лиза. — Вот так встреча!..

— А я распелся. Думал, никого нет.

Он растерянно пожал ей руку.

— Пел ты не очень...

— Вот мой Володька поет. Хоть на сцену Большого театра. Как ты оказалась в этих краях?

Лиза показала рукой на кузов автомашины.

— Для столовой. Садись, подвезу.

Когда они проехали несколько километров, начался густой дождь. Капли били по ветровому стеклу, металлические щеточки непрерывно двигались, не успевая его протирать. И хотя грейдер был твердый, хорошо утрамбованный, без приключений не обошлось.

Машину бросало из стороны в сторону, заносило, потому что суглинковый грейдер стал скользким больше, чем хорошо наезженная снежная дорога.

— Так мы далеко не уедем, — тревожно сказала Лиза.

В это время машину снова бросило в сторону, и она сползла кузовом в глубокий ров. Задние колеса так крепко засели в густой грязи канавки, что едва крутились. Передок машины стоял на дороге, значительно выше кузова. Сидение наклонилось так, что они на нем не сидели, а почти лежали.

— Ну, вылезай, собирай хворост, — приказала Лиза.

Они разошлись между деревьями и вскоре натаскали под задние колеса сухих веток. Лиза села в кабину, нажал на стартер. Мотор трудно, жалобно заурчал, задние колеса завертелись, выбрасывая вместе с кусками грязи поломанный, искореженный хворост. Лиза вышла из кабины, подошла к Коле.

— Дело безнадежное, — со странным спокойствием сказала она.

Начало темнеть. Дождь прошел, дорога подсохла, но в канаве не уменьшалось ни воды, ни грязи. Где-то совсем близко плескались беспокойные днепровские волны, будто чьи-то широкие ладони все время похлопывали по влажному песку. Ветер доносил издалека запах нагретой за день сосновой смолы, береговой руты. Тихо шелестели в вечерней синеватой дымке листья тополей и молодых дубков.

— Слишком спокойно ты к этому относишься, — недовольно сказал Коля. — Давай еще попытаемся.

— Нечего пытаться, — смеясь, ответила Лиза. — Только аккумулятор посадишь.

В просвете между облаками появился молодой месяц, осветил ее стройную фигуру, чего не мог спрятать даже весьма свободный, мешковатый комбинезон.

— Я опоздаю, — грустно сказал парень.

— Не опоздаешь. Здесь недалеко заготзерно. Сейчас там, конечно, никого нет. А утром пойдем к ним — они вытянут. Машина у меня, как колокольчик. Если утром выедем — еще и выспаться успеешь.

— А что же мы будем делать всю ночь?

— Попробуем посчитать звезды, — пошутила Лиза.

Коля немного успокоился. Он был не из тех, что быстро соглашается. Если он встречал препятствия, ему хотелось действовать. Но он не мог не признать, что правда сейчас на стороне Лизы. А когда он это признал, то тотчас же привык к мысли, что надо переночевать здесь, на берегу Днепра, в тесной кабине.

— Недавно мы с Владимиром в песке спали... А ты не забыла, что это за звезда? — Озорно, как когда-то после возвращения домой с заседания комсомольского комитета, спросил Коля.

— Конечно, Венера.

— Подаешь надежды.

Они пошли к самому Днепру. Лиза села над водой на сваленном осокоре, сняла туфли с низкими каблуками и опустила ноги в воду.

— Хорошо быть шофером! — Сказала она. — Столько мира видишь! То степь, то горы, то леса. И везде по-своему красиво.

Небо постепенно прояснилось, стало густо-синим, на горизонте даже фиолетовым. Глаза Лизы поблескивали под луной светлыми огоньками. Пробор в волосах сиял, как дорожка на воде от лунных лучей. Лицо казалось немного бледным. Верхняя губа золотилась, будто была обсыпана мелкой звездной пылью. То сияли под луной почти незаметные днем ​​белокурые пушинки.

Коля посмотрел на Лизу и впервые в жизни увидел, что она очень красивая, его даже удивило это открытие.

Он сел на упавшее дерево спиной к ее спине, а затем он пересел так, что теперь они смотрели друг другу в лицо. Они потеряли ощущение времени, и трудно сказать, сколько так просидели — час или два.

— Эх, Коля!.. Жить бы тысячу лет и не стареть! Правда?..

— Я об этом не думал, — ответил Коля.

— Тебя следует из комсомола исключить за преждевременную старость, — язвительно сказала она.

— Попробуй, — улыбнулся Коля.

Лизино лицо было так близко, что от ее дыхания у него горели щеки. Дышала она часто, горячо. Перебрасываться с ней хлесткими словами, как он это иногда делал, Коля сейчас не мог. Что-то сдерживало. А что именно?..