Евгений Дубровин - Счастливка

Юра был молод, и, вполне естественно, его мало интересовала жизнь палаты, мечтания Деда о парниках или рассказы Свихнутого о своей прекрасной половине. Юра болтался по всему корпусу, заводил всевозможные знакомства, трепался с медсестрами, назначал свидание под лестничной клеткой. Иногда он валялся на кровати и читал книгу «Приключения Робинзона Крузо», но не ушел дальше двенадцатой страницы, потому что Юру постоянно отвлекали. Главным образом девушки. Они приходили в палату, садились на Юрину кровать и болтали всякую чепуху: кто какие любит цветы, у кого какая собака или кошка, кто в кого влюблен или собирается влюбиться. Юра болтал не меньше их – он был общительным парнем и любил поговорить. Чаще всего приезжала в коляске молоденькая девушка. Ее звали Верой. У Веры было очень красивое лицо: нежное, белое, юное, от него трудно было оторвать взгляд. Пышные, хорошо вымытые – до блеска – волосы рассыпались по плечам. Халатик в розочках, в прорезь видна белоснежная кружевная сорочка, ноги прикрыты пледом в черно-белых квадратах. Яркая, веселая Вера удивительно не гармонировала с унылой больничной атмосферой, серыми красками, стуком костылей, кашлем и стонами. Она, смеясь, вкатывалась на своей коляске в палату, здоровалась с каждым взглядом и останавливалась возле Юриной кровати.

– Здравствуй, – говорила она и протягивала ему хрупкую белую руку.

Юра садился на кровати, осторожно пожимал руку и уже не отпускал ее до конца. Так они и разговаривали час, а то и два, взявшись за руки. Вся палата бросала свои дела, прекращала разговоры и слушала их. Они говорили о танцах, книгах, музыке, товарищах, школе, обо всем, что придет в голову. Он рассматривал ее руку и, ничуть не стесняясь, говорил, что это очень красивая рука. Он рассматривал ее шею, отгибал край халатика и шутя целовал в ямочку. Они были такие веселые, юные, чистые. Палата – серая, небритая (парикмахер приходил два раза в неделю) – следила за ними завистливыми глазами. Потом она уезжала, вспомнив про какое-нибудь дело, а Юра валился на кровать, брался за «Робинзона», начинал шевелить губами, но тут в палату опять заглядывала какая-нибудь девушка.

– Можно?

– Входи, входи, – радостно говорил Юра, отбрасывая книгу.

Однажды Юра рассказал Верину историю. Она «тянула ноги». То есть она была кривоногой от рождения и вот решила добровольно «выправить» их. То есть ей сделали операцию – переломили кости и теперь сращивают под грузом: в коляске есть такие специальные болты, которые надо каждый день подкручивать, эти болты и тянут кость В больнице Вера уже два года: ей три раза делали операцию.

– Удивительно мужественная девушка, – сказал Юра. – Это она смеется, чтобы не плакать. Она почти не спит – такая боль.

Вскоре приехал из командировки главный хирург, удовлетворил свое любопытство насчет французского штыря, и Юру выписали. Он раза два приходил навещать палату, главным образом чтобы принести цветы и конфеты Вере, а потом исчез – наверно, кончился отпуск. В палате стало уныло и как-то пусто. На Юрино место положили человека с поломанными ребрами. И он все время стонал и мучительно, страшно кашлял.

Вера несколько раз влетала в палату на своей коляске, по привычке ехала к Юриной кровати, но потом вскрикивала:

– Ой! Я забыла…

– Посидите с нами, – просил Дед. – Расскажите что-нибудь.

Из вежливости Вера что-нибудь рассказывала, какие-нибудь больничные новости, но потом уезжала. Они были для нее слишком старыми, неинтересными.

В больнице Клементьев много читал. В один из приездов Вера попросила у него книгу. Это были чьи-то стихи в нарядной яркой обложке. Видно, девушку привлекла обложка. Вера держала книгу долго, Клементьев уже забыл про нее, но вскоре после того, как выписали Юру, Вера неожиданно явилась к нему с этой книгой поздно вечером, уже после отбоя.

Свет в палате был выключен, горела лишь дежурная лампочка в коридоре, и посредине палаты лежал тусклый квадрат света, проникающего через застекленную часть двери. День был будний, грелка – пустой и потому Дед со Свихнутым спали, похрапывая, еще с вечера. У человека с переломанными ребрами кашель пошел на убыль, и он хрипло, трудно дышал. В открытую форточку тянуло морозцем, холодный воздух тяжело падал на пол и растекался по палате, вытесняя из-под кроватей застоялый больничный запах. Небо было звездным, но через двойные, давно не мытые стекла звезды казались расплывшимися, пыльными, и лишь в форточке они сияли чисто и звонко. Иногда там что-то коротко, слабо мелькало по направлению к полу – это залетали снежинки.

Клементьев лежал с открытыми глазами, потому что знал, что от боли все равно не заснет, и, чтобы чем-нибудь заняться, вспоминал всякие смешные случаи из своей жизни. Смешные случаи не вспоминались…

Скрипнула дверь. В проеме показалась длинная тень от коляски.

– Вы не спите?..

– Нет, нет, входите…

Вера ловко, бесшумно въехала в палату.

– Можно, я закрою дверь, а то нянечка…

– Конечно, конечно…

Она так же сноровисто закрыла дверь, подъехала к Клементьеву.

– Больно?..

– Не очень…

– Неправда, больно.

– А вам?

– Мне больно. Я знаете что сегодня сделала? На полтора оборота болты подтянула. Только не говорите Ивану Петровичу. Он и так считает, что слишком подозрительно быстро идет растяжка. А я готова любую боль перенести, лишь бы быстрее встать на свои ноги. Иван Петрович говорит, что у меня будут красивые ноги… Правда, это здорово, когда у девушки красивые ноги? Все смотрят… Вот вы, например, смотрите?

– Смотрю…

– Видите… У человека все должно быть красивым. Чтобы на него приятно было смотреть. Если он некрасив от рождения, то хоть одеваться должен хорошо, любить возвышенно. Как в стихах…

Оказывается, Вера первый раз в жизни прочитала книгу хороших лирических стихов. Ее так потряс безбрежный океан любви и страдания в одном человеке, который, оказывается, можно так красиво и точно выразить словами, что она решила немедленно идти к Клементьеву, чтобы поговорить на эту тему.

Они говорили про стихи долго. Под конец Вера замерзла, но форточку закрыть не разрешила, и Клементьев дал ей одно из двух своих одеял. Она накрылась серым одеялом и стала похожа на маленькую сгорбленную старушку, сидящую у изголовья больного сына.

В тот вечер она рассказала Клементьеву свою жизнь. Вера воспитывалась в детском доме – ее родители погибли в железнодорожной катастрофе. Ее все любили, жалели, им нравилось ее лицо. Но вот однажды в автобусе она познакомилась с двумя парнями. Парни были под хмельком и на весь автобус восхищались ее красотой. Она была почти счастлива. Это так приятно, когда ты нравишься другим. На остановке она пошла к выходу. Парни посмотрели ей вслед, и один из них сказал во всеуслышание: