Евгений Дубровин - Счастливка

У Клементьева захватило дух от стремительного движения. Честно говоря, он не очень-то верил в эту затею. Матрас, бечевка, рейки, простыня – и вот он уже несется, распластавшись над провалами волн, словно чайка.

Клементьев осторожно перевернулся на спину. Теперь солнце било ему в глаза, и оттого небо, в которое он смотрел, казалось черным. Особенно черным оно было возле солнца, словно там образовался провал в ночь, и Клементьеву даже представилось на миг, что он увидел звезды.

Плот шел легко и быстро, перескакивая с волны на волну, почти не задевая гребней, – он был слишком легок. Лишь пена и брызги, которые кидал на Клементьева ветер, указывали на движение. Да чайки, лениво парящие над прибоем, постепенно отодвигались в сторону.

«Как мало надо, – думал Клементьев. – Море, солнце, ветер…»

Он летел в простор, в неизведанное. Наверное, вот так наши предки на чем придется пытались переплыть море. Ведь не сразу же появились лодки и корабли. Сначала, наверное, были плоты. Кто-то первый соорудил утлый плот и вот так же, приникнув к нему телом, поплыл навстречу неизвестности… Кто-то был первым… Всегда во всем есть первый… Всем, что у нас имеется, мы обязаны первым…

А он, Клементьев, хоть раз в чем-нибудь оказался первым?

Никогда… И даже не думал об этом…

Неожиданно ветер изменил направление. Парус сник, плот развернуло, и в бок ему дарила большая волна. Клементьев полетел в воду. Вынырнув, он обнаружил вместо плота группу отдельно плавающих предметов. Далеко-далеко, у самого горизонта, качался берег с палаткой и парящими чайками…

…Лишь через два часа Клементьев, едва живой, задыхаясь, выполз на берег. Вернее, его выбросило волной… Приключение едва не кончилось плохо. Клементьев лежал на песке, ноги его омывало волнами; холодное тело, согреваемое солнцем, медленно возвращалось к жизни. Прижавшись щекой к песку и ощущая, как в берег бьют волны, Клементьев думал: «Как хорошо, что я живу…»

Солнце сначала коснулось верхушек тополей, потом опустилось на железную крышу дома, и крыша сделалась ослепительным прожектором. Прожектор бил через деревушку, через лиман, слепил глаза Клементьеву. Клементьев сидел на раскладном стуле возле палатки и смотрел на лиман. Там начиналась вечерняя ловля. Все три берега и дамбы были усеяны рыболовами. В основном мальчишками, но было много и взрослых. Сияющая крыша мешала смотреть, и Клементьев видел лишь угольно-темные силуэты людей с угольно-темными удилищами в руках. «Вряд ли эта рыбалка имеет практическую ценность, – думал Клементьев. – Просто, наверно, им приятно стоять в теплой воде и мягком иле».

Рядом зашуршал песок. Клементьев оглянулся и увидел идущего к нему соседа.

– Не помешал?

Сосед был в линялых спортивных брюках, без майки.

– Нет.

– Мечтаем?

– Вот смотрю на рыбаков.

– Какие это рыбаки, – сосед встал рядом с Клементьевым.

Клементьев искоса разглядывал его. Сосед был худ, нескладен и бледен. Просто удивительно, как можно жить столько времени на море и ни капельки не загореть.

Сосед заметил его взгляд.

– Наверно, удивляетесь, почему я не загорел?

– Признаться, да.

– Мое тело не воспринимает солнца.

– Не воспринимает солнца? – удивился Клементьев.

– Да. Оно отталкивает его. Так сказать, несовместимость. Если я побуду на солнце, то не загорю, а, наоборот, стану еще бледнее.

– А что говорят врачи?

– Как всегда, чепуху. Нервная система, то, се.

Сосед улыбнулся. У него была широкая, очень красивая улыбка.

– А вы все время на солнце.

– Да. У меня нет несовместимости с солнцем.

– Ну как ваша машина?

– Машина? Да так… Больше хлопот, чем удовольствия.

– Я тоже хотел приобрести машину, но потом передумал. Видел у своих знакомых. Чаще под ней, чем на ней. А двое так разбились насмерть.

– Да, машина – это дело такое. Полно случайностей…

– И все-таки вы не боитесь.

– Верю в свою судьбу.

Сосед улыбнулся.

– Судьба… Каждому свое.

– Вот именно.

– Вы кто по специальности?

– Инженер.

– Я тоже.

– Сейчас почти все инженеры.

– Да. Вы надолго к нам?

– Как получится.

– Здесь хорошо. – Сосед опять улыбнулся. Он улыбался как-то неожиданно, в самый неподходящий момент. – Мы сначала хотели поехать отдыхать в Венгрию, но потом передумали. Знаете, суета, экскурсии. А тут хорошо, никого… Вот только жалко, у меня с солнцем нелады, приходится весь день сидеть в палатке.

Сосед опять улыбнулся.

– Я, собственно говоря, к вам за спичками. Спички кончились, а идти в магазин не хочется.

Клементьев сходил в палатку и принес коробку.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Сосед улыбнулся своей ослепительной улыбкой.

– Заходите, если что…

– Благодарю вас.

Сосед положил спички в карман и ушел. «Какая у него красивая улыбка», – подумал Клементьев.

Солнце опустилось еще ниже, и прожектор погас. Стало светло и прозрачно.

– Вы все читаете?

Клементьев вздрогнул. Она опять подошла неслышно. Он знал, что соседка придет, и все-таки прозевал ее шаги.

– При свечах это выглядело более романтично.

– Да. Но сегодня уж очень сильный ветер.

Клементьев выключил фонарик.

– Ваши уже легли спать?

– Да. А ваши?

– Мои тоже.

Клементьев лежал на спине, не оборачиваясь, но знал, что соседка сидит на вчерашнем месте, в той же позе. Сильно шумело море. Сегодня был крепкий ветер.

– Вам не страшно спать здесь одному, у самых волн? Да еще такой шум.

– Я почти не сплю.

– Что же вы делаете?

– Думаю.

– Вот как? Вы приехали сюда думать?

– Нет. Но так получилось. Я, наверно, по-настоящему думаю впервые в жизни.

– Представьте себе, и я… Может быть, здесь место такое?

– Вполне возможно. Наедине с морем. С нашим прародителем. Мы ведь вышли из моря. До сих пор что-то осталось. Клеточная память, что ли. Сегодня я вспомнил, как бежал вдоль моря миллионы лет назад.

– Это когда бежали в столовую? Я видела.

Клементьев быстро поднялся, зажег фонарик и нащупал лучом ее лицо. Она сидела зажмурившись, бледная от света.

– У вас есть чувство юмора?

– Выключите свет.

Клементьев выключил фонарик. Тьма обступила их совсем плотно.

– Хотите вина?

– Хочу.

Клементьев нащупал бутыль, открыл пробку.

– У меня опять нет стакана.

– Если бы вы заготовили стакан, я бы подумала, что бы меня ждали.

– Я вас ждал.

– Почему же тогда…

– Мне казалось, что вы из тех, кто пьет из горлышка.

Она рассмеялась.

– Один – ноль.

Он нащупал ее руку, подвел к бутыль и положил ее на плетеный бок.

– Дальше действуйте сами.

Глаза немного привыкли к темноте, и Клементьеву было видно, как она подняла бутыль, поставила на колени и, согнувшись, отпила несколько глотков.