Евгений Дубровин - Глупая сказка

Я опять дотронулся до плеча хозяйки.

– Все-таки что-то случилось?

Анна Васильевна застыла на месте, словно только и ждала моего прикосновения.

– Сынок… я сердцем чую… ты добрый человек… Помоги мне… Больше мне не к кому… Одна я на свете…

– Пожалуйста, Анна Васильевна, что от меня требуется, я готов…

– Тогда пойдем со мной, сынок…

Анна Васильевна пошла вперед, привычно двигаясь в темноте, я двинулся за ней на ощупь, словно слепой.

Мы вышли из длинного темного коридора на веранду. Она была слабо освещена настольной лампой под синим абажуром.

За столом перед бутылкой коньяка сидели Главный и заместитель по хозчасти. Василий Андреевич был красен, несмотря на синюю лампу, и держал перед лицом Наума Захаровича огромный, синий от лампы кулак.

– Вы у меня вот здесь! – говорил он. – Захочу – заказник из вас сделаю! Захочу – национальный парк. Захочу – парк отдыха и культуры!

Наше появление прошло незамеченным. Анна Васильевна, а за ней и я пересекли веранду, вошли в большую темную комнату, где, очевидно, спали прибывшие гости, стоял мощный храп и пахло водочным перегаром.

Анна Васильевна прошла в самый дальний угол, заскрежетал в замке ключ, и мы очутились в маленькой комнатке без окон. Я сразу почувствовал, что она маленькая, хотя было абсолютно темно.

Анна Васильевна щелкнула выключателем. Под потолком зажглась голая, без абажура, тусклая лампочка, свисавшая на белом шнуре. Я догадался, что это была комната хозяйки. Небольшой стол в углу, там какое-то шитье, зеркало, коробка, очевидно, с иголками и нитками. Узкая железная кровать с ржавыми, когда-то никелированными шарами, застеленная простым, но белым, чистым одеялом.

Две покрашенные светло-коричневой краской табуретки. Большой деревянный сундук. Больше в комнате ничего не было.

Анна Васильевна, легко взявшись за ручку, отодвинула сундук в сторону. Затем она наклонилась и вынула из пола доску. Это была обыкновенная сосновая крашеная доска, какими обычно в добротных сельских домах застилают полы. Затем она подняла вторую и третью доски, и в полу открылась черная дыра.

– Здесь у вас погреб? – спросил я.

Хозяйка ничего не ответила Она подобрала юбку, присела на край дыры, свесила внутрь ноги, нащупала что-то, наверно, лестницу, и стала медленно спускаться, словно погружаться в черную прорубь. Некоторое время я слышал, как скрипит под ней лестница, потом перестала скрипеть, наступила тишина, легкий прыжок, опять тишина, щелчок выключателя.

– Лезь сюда, сынок, – глухо донеслось из-под земли.

Я нагнулся над чуть посветлевшим квадратом. Довольно глубоко внизу возле лестницы стояла Анна Васильевна и смотрела на меня. Свет лился снизу, и мне показалось, что она смотрит на меня пустыми глазницами.

– Закрой дверь и выключи свет.

Словно загипнотизированный этим пустым черным взглядом, я послушно накинул на петлю двери крючок, выключил свет и подошел к люку.

– Осторожненько, не упади. Первая перекладинка шибко далеко…

Почему-то не решаясь спускаться под пол спиной к Анне Васильевне, я опустил вниз ноги, оперся на руки и, мысленно прикинув расстояние до пола погреба, прыгнул…

Я не ожидал, что пол здесь будет не земляным, а тоже из досок. Мой прыжок сотряс все помещение. Что-то сдвинулось со своего места, зазвенела посуда… Я приземлился не упруго, как рассчитывал, поэтому не удержался и упал на одно колено.

– Ты бы по лесенке, сынок… – Хозяйка поддержала меня за локоть.

– Ничего…

Я машинально отряхнул брюки и только потом обнаружил, что пол блестит чистотой, словно его только что вымыли стиральным порошком. Это меня удивило. В погребах не бывает таких полов.

Затем мой взгляд упал на противоположную стену. На чисто выбеленной стене висел в золоченой рамке портрет какого-то ученого. Портрет был старый, потрескавшийся, темный от времени. И ученый, на нем изображенный, был тоже старый-престарый, с седыми волосами и седой бородкой. Белое жабо облегало его шею, чуть провесившись на груди. Ученый сидел за столом, устало положив перед собой руки. Руки были выписаны особенно хорошо. С крупными синими венами, сильными пальцами, в желтых мозолях и узлах. Видно, это был какой-то средневековый ученый-практик, ученый-труженик. Глядел он пристально, чуть-чуть сощурившись, куда-то мимо зрителя, словно пытался рассмотреть что-то за его спиной.

Это было так неожиданно: прыгать вниз, в погреб, ожидая упасть на песок, почувствовать запах подгнивающей капусты и соленых огурцов, и вдруг приземлиться на крашеный стерильный пол и встретиться с взглядом человека, смотрящего на тебя со старинного портрета.

С трудом оторвавшись от портрета, я оглядел помещение.

Оно было до того удивительным, что в первое время я стоял неподвижно, боясь пошевелиться.

Это был не погреб, а очень просторная комната с высоким потолком, с которого свисала современная люстра, в дальнем углу стоял черный резной, старинной работы стол со старомодным стеклянным чернильным прибором, стопкой чистой бумаги и стопкой книг. Возле стола находилось тоже старинное кресло с высокой спинкой и подлокотниками. Дальше вдоль стены возвышались шкафы, битком набитые книгами. Многие из них тускло поблескивали золотыми корешками. На шкафах стояли чучела птиц и зверей: совы, зайца, бурундука, орла. Чучела были сделаны умелыми руками. Они стояли, скосив глаза вниз, словно разглядывая меня. Взгляд у них был неприязненным, почти враждебным.

«А-а, прибыл наконец, – как будто говорили они. – Ну мы теперь тебе покажем…»

Я поспешил перевести взгляд дальше и наткнулся на узкую железную, такую же, как у Анны Васильевны, кровать. Даже шары были похожими: ржавыми, с кое-где еще сохранившимся никелем. На кровати, накрывшись с головой одеялом (тоже как у Анны Васильевны), лежал человек. Он лежал неподвижно, наверно, спал…

Я сразу почувствовал всю нелепость своего грохочущего прыжка.

Возле кровати стоял небольшой столик, уставленный пузырьками, очевидно, с лекарствами. Графин, стакан, блокнот и шариковая ручка. Шариковая ручка лежала с выдвинутым стержнем – очевидно, человек писал перед тем, как заснуть.

– Ты, сынок, прости меня, старую, – продолжала между тем Анна Васильевна. – Но мне больше не к кому обратиться… Родственников у меня здесь нет, знакомых хороших тоже… Не любят меня здесь… считают ведьмой, что ли… Может, потому, что я с травами да с ягодой дело имею… А ты, похоже, добрый человек… Вот я и подумала, может, ты поможешь…

Говоря так, хозяйка медленно приближалась к кровати. Я со страхом следил за ней. Я чувствовал, что сейчас она сделает такое, после чего не сможешь вернуться назад в свою уютную, пахнущую хвоей и дождем комнату, лечь на чистую холодную простыню, расслабить уставшие за день мышцы и заснуть спокойно, без сновидений…