Джером Сэлинджер - Дж. Д. Сэлинджер [litres]

Миссис Гласс раздумчиво надвинулась.

– Зуи… – начала она. – Я подумала. – Разместилась она, по обыкновению, непосредственно слева от сына. И принялась опускаться на сиденье.

– Не садись! Дай мне сперва тебя впитать, – сказал Зуи. Выход из ванны, надевание штанов и причесывание очевидно его приободрили. – Не часто к нам в часовенку заглядывают гости, а когда забредают, мы стараемся, чтобы им было…

– Умолкни на минутку, а? – твердо сказала миссис Гласс и села. – Я подумала. Как ты считаешь, полезно будет поискать Уэйкера? Я лично – нет, но как ты считаешь? В смысле, мое мнение – этому ребенку нужен хороший психиатр, а не священник или как-то, но я могу быть не права.

– О нет. Нет-нет. Не права – нет. По-моему, ты никогда не бываешь не права, Бесси. Факты у тебя всегда – либо вранье, либо преувеличены, но не права – нет-нет. – С премногим восторгом Зуи смочил бритву и принялся за дело.

– Зуи, я у тебя спрашиваю – просто прекрати эти глупости сейчас же, пожалуйста. Нужно или не нужно мне связываться с Уэйкером? Можно позвонить епископу Пиншо, или как его там, и он, вероятно, скажет мне, куда можно хотя бы послать телеграмму , если Уэйкер по-прежнему на каком-нибудь дурацком судне. – Миссис Гласс дотянулась и придвинула поближе металлическую мусорную корзину – пепельницу для той зажженной сигареты, что она принесла с собой. – Я спросила у Фрэнни, хочет ли она с ним поговорить по телефону, – сказала она. – Если я смогу его разыскать.

Зуи мигом сполоснул бритву.

– И что она ответила? – спросил он.

Миссис Гласс изменила позу, слегка и уклончиво скользнув вправо.

– Говорит, что ни с кем разговаривать не хочет.

– А. Но мы-то лучше знаем, а? Мы не сносим таких прямых ответов безропотно, правда же?

– К твоему сведению, юноша, я сегодня вообще не собираюсь сносить никаких ответов от этого ребенка, – запальчиво сказала миссис Гласс. Обращалась она к намыленному профилю Зуи. – Если у тебя юная девушка лежит в комнате, плачет и бормочет себе под нос двое суток подряд, никаких ответов от нее не ждешь.

Зуи, не отозвавшись, продолжал бриться.

– Ответь мне на вопрос, пожалуйста. Нужно или не нужно мне связываться с Уэйкером? Если честно, мне страшно. Он такой впечатлительный, хоть и священник. Ему скажешь: дождь собирается, – а у него уже слезы брызжут.

Зуи на пару с его отражением это замечание позабавило.

– У тебя еще есть надежда, Бесси, – сказал он.

– Ну, если до Дружка не дозвониться и даже от тебя помощи не дождешься, должна же я сделать хоть что-то, – сказала миссис Гласс. С великим беспокойством на лице она покурила еще. Затем: – Если б тут было что-нибудь строго католическое или вроде того, я б, наверно, могла и сама ей помочь. Я же не все забыла. Но вас, дети, никого католиками не воспитывали, и я просто не понимаю…

Зуи прервал ее.

– Ты промахнулась, – сказал он, обращая к ней намыленное лицо. – Мимо. Очень сильно мимо. Я вчера вечером тебе говорил. То, что с Фрэнни творится, не касается религии. – Он сунул бритву в воду и вернулся к бритью. – Поверь мне, пожалуйста, на слово.

Миссис Гласс полновесно и пристально уставилась на его профиль, словно рассчитывая на продолжение, но сын больше ничего не произнес. Наконец она вздохнула и сказала:

– Я бы почти успокоилась, если бы у нее с дивана удалось забрать этого кошмарного Блумберга. Это же антисанитарно . – Она затянулась. – И даже не знаю, что мне делать с малярами. Вот в эту минуту они уже практически закончили с ее комнатой и сейчас просто копытом бить станут, чтоб начать гостиную.

– Знаешь, у меня одного в этой семье нет никаких проблем, – сказал Зуи. – И знаешь почему? Потому что стоит мне загрустить или чем-то озадачиться, как я что делаю – я приглашаю кого-нибудь к себе в ванную, и мы… ну, мы вместе все улаживаем – и только-то.

Миссис Гласс, казалось, была уже готова заинтересоваться методом Зуи разбираться с проблемами, но в тот день она подавляла в себе любые развлечения. Она мгновенье смотрела на сына, а затем в глазах ее проглянуло что-то новое – находчивое, лукавое и чуточку отчаянное.

– Знаешь, юноша, я не такая дура, – сказала она. – Вы ужас какие скрытные , дети мои. Но так вышло, если тебе интересно, что мне вся подноготная известна лучше, чем ты думаешь. – Для весу она, сжав губы, смахнула воображаемые табачные чешуйки с подола кимоно. – К твоему сведению, я уж знаю, что корень всех глупостей – та книжка, которую она вчера таскала с собой по всему дому.

Зуи обернулся и посмотрел на нее. Он ухмылялся.

– Как ты это поняла? – спросил он.

– Не твое дело, как я это поняла, – ответила миссис Гласс. – Если тебе интересно, сюда уже несколько раз звонил Лейн. Он жутко волнуется за Фрэнни.

Зуи сполоснул бритву.

– Какой еще Лейн? – спросил он. Без сомнения, то был вопрос очень молодого человека, который время от времени бывает не расположен признавать, что некоторых людей знает по именам.

– Тебе прекрасно известно, какой Лейн, юноша, – подчеркнуто сказала миссис Гласс. – Лейн Кутелл. И он мальчик Фрэнни весь этот год, только и всего. Даже я могу припомнить, что ты с ним встречался по меньшей мере полдюжины раз, так что не делай вид, будто его не знаешь.

Зуи искренне взревел от хохота, словно ему явно нравилось, когда разоблачают любую манерность, включая его собственную. В восторге он продолжал бриться.

– Это называется «молодой человек» Фрэнни, – сказала он, – а не ее «мальчик». Почему ты такая старомодная, Бесси? Почему так? Хм?

– Не твое дело, почему я старомодная. Тебя, может, заинтересует, что, как Фрэнни вернулась, он сюда звонил раз пять или шесть – и дважды сегодня утром, пока ты еще даже не встал. Он очень милый, ужасно заботливый и переживает за Фрэнни.

– В отличие от некоторых наших знакомых, а? Что ж, не хочется тебя разочаровывать, но я сидел с ним часами, и он вовсе не милый. Он красавчик и фуфло. Кстати сказать, кто-то здесь брил подмышки или ноги моей бритвой. Или ронял ее. Головка совсем сбилась…

– Никто не трогал твою бритву, юноша. И почему же это он красавчик и фуфло, могу я спросить?

– Почему? Да потому что. Вероятно, потому, что оно того стоит. Я тебе одно могу сказать. Если он хоть сколько-то переживает за Фрэнни, спорим на что угодно – причины у него самые мерзкие. Вероятно , он переживает, потому что ему не хотелось уходить до конца этого чертова матча, – переживает, потому что наверняка это показал, но знает, что Фрэнни совсем не дура и заметила. Прямо вижу, как этот гаденыш сажает ее в такси и в поезд, а сам думает, успеет ли вернуться до конца тайма.