Джером Сэлинджер - Дж. Д. Сэлинджер [litres]

Вполне вероятно, что Зуи не собирался метать бритву в корзину, а просто опустил левую руку с такой внезапностью и силой, что бритва ускользнула. Как бы то ни было, он явно не собирался рукой бить об край раковины так, чтоб заболело запястье.

– Дружок, Дружок, Дружок, – сказал он. – Симор, Симор, Симор. – Он уже повернулся к матери, которую падение бритвы застало врасплох и встревожило, но вообще-то не испугало. – Меня так тошнит от этих имен, что хоть глотку себе режь. – Он побледнел, но лицо его оставалось почти бесстрастным. – Весь этот проклятый дом просто смердит призраками. Я не против, чтобы меня преследовал мертвый призрак, но, черт возьми, я просто ненавижу, когда от меня не отлипает полумертвый. Господи, только бы Дружок наконец решился. Он делает все, что делал Симор, – или хоть пытается. Покончил бы, к чертовой матери, с собой, да и покончил бы с этим.

Миссис Гласс моргнула – всего раз, – и Зуи моментально отвернулся. Наклонился и выудил бритву из корзины.

– Мы оба – чучела, Фрэнни и я, – провозгласил он, выпрямляясь. – Я двадцатипятилетнее чучело, а она двадцатилетнее чучелко, и виноваты два этих ублюдка. – Он положил бритву на край, но та непокорно скользнула в раковину. Зуи схватил ее и больше из пальцев не выпускал. – В случае Фрэнни симптомы немножко замедленнее, но она тоже чучело, и ты этого не забывай. Клянусь тебе, я б их убил и глазом не моргнул. Великие учителя. Освободители великие. Господи боже. Я даже сесть пообедать с человеком уже не могу, приличную беседу поддержать. Мне или сразу скучно, или я пускаюсь проповедовать, так что если б у этого сукина сына осталось хоть чуточку здравого смысла, он бы тут же разломал стул о мою голову. – Зуи распахнул аптечку. Довольно пустым взором оглядывал ее несколько секунд, словно забыл, чего ради открывал, затем положил невысохшую бритву на полку.

Миссис Гласс сидела очень тихо – наблюдала, – и окурок догорал у нее в пальцах. Она смотрела, как Зуи закрутил колпачок на тюбике крема. Резьбу он нащупал с некоторым трудом.

– Не то чтобы это кого-то интересовало, но я даже пожрать не могу до сих пор, чтобы сначала себе под нос не пробурчать Четыре Великих Обета [192] Четыре Великих Обета – намерение Бодхисаттвы в буддизме помочь всем чувствующим существам освободиться от неведения. Их источник – древнейшие записи буддийских учений (Агамы, букв. Источник Учения), которые представляют собой путь к освобождению и включают Четыре Благородные Истины, Восьмеричный путь, карму и другие идеи, основополагающие для понимания и практики буддизма. , – и спорим, Фрэнни тоже. Они нас вымуштровали, черт бы их драл, с такой…

– Четыре великие что? – перебила миссис Гласс – впрочем, осторожно.

Зуи оперся о края раковины и чуточку подался грудью вперед, уставив глаза на общий эмалированный задник. Несмотря на всю хрупкость его телосложения, в тот миг он, судя по виду, был готов и способен вогнать раковину прямо в пол.

– Четыре Великих Обета, – повторил он и злобно прикрыл глаза. – «Сколь ни бесчисленны существа, клянусь их спасать; сколь ни безграничны страсти, клянусь их обуздывать; сколь ни безмерны дхармы [193] Дхармы – согласно буддистской философии, единственные реально сущие элементы бытия (как психоментальные, так и материальные), совокупность которых образует индивидуальные живые существа, выступающие по отношению к дхармам как вторичные агрегаты. , клянусь ими овладеть; сколь ни бесподобна Буддовость, клянусь ее достичь». Э-ге-гей, команда. Я знаю, что могу. Запишите меня, тренер. – Глаза его не открылись. – Господи, я бормотал это себе под нос что ни день, с десяти лет. Я не могу есть, пока этого не скажу. Попробовал однажды пропустить, когда обедал с Лесажем. И чуть не подавился ракушкой. – Он открыл глаза, нахмурился, но странной позы своей не изменил. – Бесси, давай-ка ты теперь отсюда уберешься? – спросил он. – Я не шучу. Дай мне, пожалуйста, закончить эти дурацкие омовения в покое. – Глаза его снова закрылись, и он, похоже, еще раз изготовился вогнать раковину в пол. Голова его слегка клонилась книзу, но кровь от лица по большей части отхлынула.

– Хоть бы ты женился, – вдруг с тоской сказала миссис Гласс.

Все их семейство – Зуи, разумеется, не в последнюю очередь – было знакомо с такого рода нелогичными высказываниями миссис Гласс. Лучше всего, изумительнее всего они расцветали именно посреди эмоциональных приступов нынешнего сорта. Однако на сей раз Зуи это высказывание застало врасплох. Он как-то взорвался – главным образом через нос – то ли хохотом, то ли тем, что хохоту обратно. Миссис Гласс быстро и встревоженно подалась вперед – проверить, что это было. Оказалось, хохот – более-менее, – и она, успокоившись, откинулась назад снова.

– Да, хотелось бы, – с нажимом произнесла она. – Почему ты не женишься?

Ослабив хватку на раковине, Зуи вытащил из заднего кармана сложенный льняной платок, взмахнул, разворачивая, и высморкался – раз, другой, третий. Убрал платок обратно со словами:

– Слишком люблю кататься на поездах. А если женишься, у окошка сидеть уже не придется.

– Это не причина!

– Это идеальная причина. Уходи, Бесси. Оставь меня в покое. Сходила бы на лифте прокатилась – все радость. Ты себе в конце концов пальцы обожжешь, если не выкинешь этот свой чертов окурок.

Миссис Гласс вновь затушила сигарету о стенку мусорной корзины. Затем некоторое время посидела тихо – даже не тянулась за сигаретами и спичками. Посмотрела, как Зуи взял с полки расческу и заново прочертил на голове пробор.

– Стоило бы подстричься, юноша, – сказала она. – Ты уже похож на этих дурацких венгров, или кто они там, когда они из бассейна выходят.

Зуи отчетливо улыбнулся, еще несколько секунд подвигал расческой, потом повернулся неожиданно. Кратко погрозил расческой матери.

– И вот еще. Пока не забыл. И ты уж послушай меня, Бесси, – сказал он. – Если тебе еще в голову взбредут такие идеи, как вчера вечером, – позвонить дебильному психоаналитику Филли Бёрнзу, – ты просто сделай одно, я больше ничего не прошу. Подумай о том, что анализ дал Симору. – Он помолчал для вескости. – Слышишь меня? Ладно?

Миссис Гласс тут же необязательно поправила сетку для волос, затем вытащила сигареты и спички, но просто задержала их в руке.

– К твоему сведению, – сказала она, – я не говорила, что буду звонить психоаналитику Филли Бёрнзу, я сказала, что думаю об этом. Во-первых, он не просто обычный аналитик. Он, так уж вышло, очень набожный католический аналитик, и я подумала, что, может, это лучше, чем просто сидеть и смотреть, как ребенок…