Джером Сэлинджер - Дж. Д. Сэлинджер [litres]

Женщины за столом рассмеялись.

– Променад – это где в Нью-Йорке на коньках катаются, – весьма светски сообщила Сандра миссис Снелл. – Дети и прочие.

– А! – ответила миссис Снелл.

– Ему тогда три было. Всего в прошлом году, – сказала Тяпа, вытаскивая пачку сигарет и книжку спичек из бокового кармана джинсов. Она закурила, а обе женщины воодушевленно ее разглядывали. – Переполоху было. Мы всю полицию на уши поставили.

– И нашли? – спросила миссис Снелл.

– Еще б не нашли! – презрительно сказала Сандра. – Как вы думаете?

– Его нашли в четверть двенадцатого ночи, в середине… господи, февраля, по-моему. В парке больше ни одного ребенка. Только грабители какие-нибудь да всякие бродячие выродки. Он сидел на эстраде и катал по щелочке мраморный шарик. Замерз чуть не до смерти и на вид был…

– Святый боженька! – произнесла миссис Снелл. – А чего ж он так? То есть чего ж он сбежал-то?

Тяпа выдохнула кривое кольцо дыма на оконное стекло.

– Какой-то ребенок в парке подошел к нему в тот день и сбил с толку невнятной дезинформацией – сказал: «Пацан, от тебя воняет». По крайней мере, мы думаем, что все из-за этого. Не знаю, миссис Снелл. Как-то уму непостижимо.

– А давно он так делает? – спросила миссис Снелл. – То есть давно он так?

– Ну в два с половиной года, – поделилась биографическими данными Тяпа, – он укрылся под раковиной в подвале нашего дома. В прачечной. Наоми-как-то-там – его близкая подруга – сообщила ему, что у нее в термосе червяк. По крайней мере, именно это нам удалось из него выудить. – Тяпа вздохнула и с длинным столбиком пепла на сигарете отошла от окна. Двинулась к сетчатой двери. – Попробую еще разок, – сказала она женщинам вместо прощания.

Те рассмеялись.

– Милдред, – не перестав смеяться, обратилась Сандра к миссис Снелл. – Вы на автобус опоздаете, если не поторопитесь.

Тяпа закрыла за собой сетку.

Она стояла на покатой лужайке, и низкое вечернее солнце било ей в спину. Ярдах в двухстах впереди на кормовой банке отцовского швертбота сидел Тяпин сын Лайонел. Привязанный, со снятым гротом и кливером швертбот покачивался под идеальным прямым углом к дальнему концу пирса. Футах в пятидесяти брюхом кверху плавала отцепившаяся или брошенная водная лыжа, но прогулочных лодок на озере не было, лишь корма рейсового катера удалялась к Пристани Лича. Странное дело, но Лайонел будто расплывался у Тяпы перед глазами. Солнце жарило не особо, но светило ярко, и что бы ни было там вдалеке – мальчик, швертбот, – все дрожало и преломлялось, как палка в воде. Через пару минут Тяпа бросила вглядываться. Растерев по-армейски бычок, она двинулась к пирсу.

Стоял октябрь, и доски уже не били ей в лицо отраженным жаром. Она шла, сквозь зубы насвистывая «Малышку из Кентукки» [70] «Малышка из Кентукки» (1896) – популярная песня американского композитора Адама Гейбела и поэта Ричарда Генри Бака. . Дойдя до конца, присела на корточки – колени щелкнули – на правом краю и посмотрела вниз на Лайонела. До него можно было достать веслом. Он не поднял головы.

– Эй, на борту, – сказала Тяпа. – Дружище. Пират. Грязный пес, я вернулась.

По-прежнему не глядя на нее, Лайонел, судя по всему, вдруг захотел показать, какой он хороший моряк. Повернул голый румпель вправо до конца, затем резко подтянул к себе. Глаз с настила он не спускал.

– Это я, – продолжала Тяпа. – Вице-адмирал Танненбаум. Урожденная Гласс. Инспектирую стермафоры.

На сей раз ответ последовал.

– Ты никакой не адмирал. Ты дама , – сказал Лайонел. Каждая его фраза обычно переламывалась оттого, что он захлебывался дыханием, и подчеркнутые слова нередко не взлетали, а тонули. Тяпа не только слушала его голос, но и как бы наблюдала за ним.

– Кто тебе такое сказал? Кто сказал, что я не адмирал?

Лайонел ответил, но неслышно.

– Кто? – повторила Тяпа.

– Папа.

Не поднимаясь с корточек, Тяпа опустила руку перед собой и коснулась досок пирса, чтобы не потерять равновесия.

– Твой папа отличный парень, – сказала она, – только, наверное, большей сухопутной крысы я в жизни не встречала. Истинная правда – в порту я дама, это правда. Но подлинное мое призвание – первое, последнее и вечное – это манящий…

– Никакой ты не адмирал, – сказал Лайонел.

– Прошу прощения?

– Ты не адмирал. Ты все время дама.

Повисла небольшая пауза. Лайонел между тем снова поменял судну курс: за румпель малыш держался обеими руками. На мальчике были шорты цвета хаки и чистая белая футболка с трафаретом через всю грудь: Страус Джером играл на скрипке. Лайонел был довольно загорел, а волосы – по цвету и густоте как у матери – несколько выцвели на макушке.

– Многие считают, что я не адмирал, – сказала Тяпа, не спуская с него глаз. – И только потому, что я про это не треплюсь. – Держа равновесие, она вытащила сигареты и спички из бокового кармана. – Меня почти никогда не подмывает беседовать с людьми о моем ранге. Особенно с маленькими мальчиками, которые на меня даже не смотрят, когда я с ними говорю. Иначе я загремлю со службы под фанфары.

Не зажигая сигарету, она вдруг встала во весь рост, неестественно выпрямилась, сложила два пальца правой руки в кольцо, округлила губы и, будто в казу, выдула нечто вроде сигнала на горне. Лайонел вздернул голову. По всей вероятности, он знал, что сигнал липовый, но, кажется, все равно очень воодушевился; челюсть у него отпала. Тяпа сыграла сигнал – странную помесь отбоя и побудки – три раза подряд. Затем торжественно отдала честь другому берегу. В конце концов она снова присела на корточки на краю пирса – с видимым глубочайшим сожалением, словно саму ее глубоко тронула одна из тех доблестных военно-морских традиций, что недоступны широкой публике и малышам. Какой-то миг она не сводила глаз с непредставительного озерного горизонта, затем словно бы вспомнила, что она тут не совсем одна. Глянула – внушительно – вниз на Лайонела, чей рот еще не закрылся.

– Это был тайный сигнал, который можно слушать только адмиралам. – Она закурила и погасила спичку театрально тонкой длинной струйкой дыма. – Если кто-нибудь узнает, что я тебе его играла… – Она покачала головой. И вновь нацелила секстант своего взгляда на горизонт.

– Сыграй еще.

– Невозможно.

– Почему?

Тяпа пожала плечами:

– Во-первых, вокруг слишком много офицеров низкого ранга. – Она сменила положение и села по-индейски, ноги крест-накрест. Подтянула носки. – Но я скажу тебе, как мы это устроим, – сказала она вроде бы между прочим. – Если ты мне сообщишь, почему надо убегать, я сыграю тебе все тайные сигналы, которые знаю. Договорились?

Лайонел немедленно уставился в доски настила.