Джером Сэлинджер - Дж. Д. Сэлинджер [litres]

К тому времени как им принесли чай, девочка из хора уже перехватила мой взгляд, устремленный на их компанию. Она воззрилась на меня этими своими расчетливыми глазами, а потом одарила краткой умелой улыбкой. Она странно светилась, как иногда светятся некоторые краткие умелые улыбки. В ответ я тоже улыбнулся – далеко не так светло, не поднимая верхней губы, чтобы не видно было моей солдатской временной пломбы между передними зубами. И глазом не успел я моргнуть, как юная дама с завидным хладнокровием стояла у моего столика. На ней было платье из шотландки – по-моему, клана Кэмблов [74] Клан Кэмблов – один из самых крупных кланов шотландских горцев, его цвета (зеленый, синий и черный) носит Королевский хайлендский полк («Черная стража»). . Мне показалось, что для очень юной девушки в ненастный, очень ненастный день платье просто чудесное.

– Я думала, американцы пренебрегают чаем, – сказала она.

То не было пижонское замечание – так мог сказать любитель истины либо статистики. Я ответил, что некоторые ничего, кроме чая, не пьют. И спросил, не желает ли она составить мне компанию.

– Благодарю вас, – ответила она. – Быть может, совсем ненадолго разве что.

Я встал и подвинул ей стул – тот, что напротив меня, – и она пристроилась на передней четвертинке сиденья, легко и прекрасно выпрямившись всем корпусом. Я направился – едва ли не поспешил – к своему стулу, более чем расположенный поддержать беседу.

А усевшись, ничего придумать не смог. Я снова улыбнулся, по-прежнему скрывая свою угольно-черную пломбу. Заметил, что день стоит просто ужасный.

– Да – чрезвычайно, – ответила моя гостья ясным голосом человека, безошибочно не терпящего светские разговоры. Пальцы она расположила на краешке стола, будто присутствовала на спиритическом сеансе, и тут же почти мгновенно сжала кулачки – ногти ее были обгрызены почти до мяса. На руке у нее были часы – на вид армейские, похожие на хронограф штурмана. Циферблат слишком велик для худенького запястья. – Вы были на репетиции, – просто заметила она. – Я вас видела.

Я ответил, что, разумеется, был и ее голос слышал особо. Сказал, что он, по-моему, у нее замечательный.

Она кивнула:

– Я знаю. Я стану певицей.

– Правда? В опере?

– Боже упаси. Буду петь джаз на радио и заработаю горы денег. А потом, когда мне стукнет тридцать, уйду на покой и поселюсь на ранчо в Огайо. – Ладонью она коснулась мокрой макушки. – Знаете Огайо?

Я ответил, что ездил там несколько раз на поезде, но хорошенько эти места не исследовал. Предложил ей кусочек тоста с корицей.

– Нет, благодарю вас, – ответила она. – Вообще-то я ем как птичка.

Я откусил сам и заметил, что в Огайо края довольно дикие.

– Я знаю. Мне знакомый американец рассказывал. Вы – одиннадцатый американец, которого я знаю.

Гувернантка уже настоятельно сигнализировала ей, чтобы возвращалась за их столик – по сути, чтобы прекратила досаждать человеку. Гостья моя тем не менее спокойно подвинула стул на дюйм-другой – так, чтобы ее спина предотвращала любые сношения с родным столом.

– Вы ходите в секретную школу разведки на холме, правда? – хладнокровно поинтересовалась она.

Военную тайну я, разумеется, блюл и потому ответил, что в Девон приехал для поправки здоровья.

– Да что вы, – ответила она. – Я, знаете, вообще-то родилась не вчера.

Я сказал, что в этом и не сомневался. Отпил чаю. Меня вдруг слегка смутила собственная поза, и я чуточку выпрямился на стуле.

– Мне кажется, вы для американца культурный, – задумчиво произнесла моя гостья.

Я ответил, что вообще, если вдуматься, говорить так – все-таки снобизм, а я надеюсь, это ее недостойно.

Она покраснела – тем самым даровав мне светскую уверенность, которой мне так не хватало.

– Что ж. Большинство американцев, которые попадались мне , ведут себя как животные. Постоянно мутузят друг друга, бранят всех – и знаете, что один сделал?

Я покачал головой.

– Бросил пустую бутылку из-под виски в тетино окно. Большая удача, что оно было открыто. Но разве это, по-вашему, культурно?

По-моему, не особенно, но я так не сказал. Ответил, что солдаты по всему миру давно не были дома, и только очень немногим в жизни перепадали какие-то блага. Сказал, что, по-моему, большинство людей способны понять это и сами.

– Вероятно, – произнесла моя гостья без убежденности. Снова подняла руку к мокрой голове, ухватила несколько вялых светлых прядей и попробовала прикрыть ими края ушей. – У меня волосы хоть выжимай, – сказала она. – Я жутко выгляжу. – Посмотрела на меня. – Если сухие, они изрядно волнистые.

– Я вижу, это правда.

– Не вполне кудрявые, но изрядно волнистые, – сказала она. – Вы женаты?

Я ответил, что да. Она кивнула.

– И вы отчаянно влюблены в свою жену? Или это слишком личное?

Я ответил, что, если будет слишком, я ей сообщу.

Она вытянула руки чуть дальше по столу, и, помню, я поймал себя на мысли: сделать бы что-нибудь с этими ее огромными часами – может, посоветовать носить их на талии вместо ремня.

– Обычно я не сугубо контактна, – сказала она и посмотрела мне в лицо, проверяя, известно ли мне значение этого слова. Но я ничем себя не выдал. – Я подошла единственно потому, что мне показалось, будто вы до крайности одиноки. У вас до крайности чуткое лицо.

Я сказал, что она права – мне и впрямь было одиноко, и я очень рад, что она подошла.

– Я готовлю себя к большей сострадательности. Тетя говорит, что я сугубо холодная личность, – сказала она и вновь пощупала макушку. – Я живу с тетей. Она личность до крайности добрая. После маминой кончины она делает все возможное, чтобы мы с Чарлзом были приспособлены.

– Я рад.

– Мама была личность до крайности культурная. И во многом изрядно чувственная. – Теперь в ее взгляде читалась некая напряженность. – Вы находите меня сугубо холодной?

Я ответил, что вовсе нет – совершенно напротив. Сказал, как меня зовут, и спросил ее имя.

Она помедлила.

– Меня зовут Эсме́. Не думаю, что мне в данный миг следует сообщать вам и фамилию. У меня имеется титул, а на вас титулы могут нагонять робость. Они со всеми американцами, знаете ли, так поступают.

Я ответил, что это вряд ли, но, быть может, не разглашать пока титул – мысль неплохая.

Тут я ощутил у себя на затылке чье-то теплое дыхание. Обернулся – и мы едва не столкнулись носами с младшим братом Эсме. Презрев меня, он пронзительным дискантом обратился к сестре:

– Мисс Мегли сказала, чтоб ты пришла и допила чай!

Передав сообщение, он удалился на стул справа, между мною и сестрой. Я с интересом его оглядел. В коричневых шортах из шетландской шерсти, темно-синем джерси, белой рубашке и с полосатым галстуком выглядел он великолепно. Уставился на меня огромными зелеными глазами.