Седжал Бадани - След сломанного крыла

Но мать уже не слушала, ее вниманием завладел кто-то из детей. Через год после приезда в Америку Рани получила известие, что мать умерла, а отец женился на вдове из соседней деревни. Рани вынула сари из гардероба и запихнула его в комод, чтобы не думать о матери, которую едва знала.

Перед ней лежат фотографии с дней рождения ее дочерей, когда они были маленькими, вместе с множеством снимков Брента. Ему нравилось фотографироваться во время путешествий. Он вручал фотоаппарат Рани, а потом передавал его по очереди девочкам. Сохранились его фотографии на фоне Большого Каньона и около Белого дома в Вашингтоне. Марин и Соня вытягивались в струнку и широко улыбались в объектив, боясь сделать что-нибудь не так и вызвать его гнев. Только Триша чувствовала себя свободно, не опасаясь отца.

Рани перебирает фотографии и понимает, что среди них нет ее снимков. Она снова перебирает их, чтобы окончательно удостовериться. Она всегда исполняла обязанности фотографа, Брент только показывал ей, как наводить фокус и поймать правильный ракурс. Никогда он не предлагал сфотографировать ее, запечатлеть ее красоту на бумаге. Ирония судьбы состояла в том, что дочь, которую он не любил больше остальных, оказалась единственной, кто разделил его страсть к фотографированию.

— Что ты здесь делаешь? — Соня включает свет, и Рани щурится, пока ее глаза не привыкают к яркому освещению. — Мам, ты что здесь сидишь?

— Я видела Джию, — рана еще не затянулась и кровоточит. Рани не знает, как остановить льющуюся кровь. — Она все знает.

— Откуда? — Соня понимает, о чем идет речь.

— Я не знаю, — Рани берет ножницы и начинает резать фотографии. Точными движениями она вырезает из всех снимков изображения Брента. — Марин думает, что это я ей сказала.

— Но ты же ей ничего не говорила.

Рани поднимает на нее глаза и прихватывает ножницами палец.

— Ты же мне веришь?

Соня смотрит на изуродованные фотографии, обдумывая ответ:

— У тебя нет на это причин.

— Верно, — Рани собирает обрезки с лицом Брента. — У Джии теперь есть официальное разрешение быть битой, — она кидает в мусор снимки — изрезанную на кусочки историю своей жизни. — Это я дала его ей.

Соня смотрит на дверь, этим жестом невольно показывая, как ей хочется убежать.

— Может быть, Джии нужно хоть какое-то оправдание, — она становится на колени и роется в фотографиях. Лица сестер смотрят на нее, как коллаж из сердечной боли. — Я ненавидела наши дни рождения.

Рани искренне удивляется:

— Почему?

— Надо было притворяться счастливой.

Внезапно у Рани возникает желание узнать ответ на вопрос, который ей всегда хотелось задать, но она не осмеливалась.

— Ты хотела бы, чтобы я сделала аборт?

Соня не поднимает глаз на нее и не выказывает никакого удивления, услышав ее вопрос.

— Да, — говорит она просто, — хотела бы.

— Прости меня, — Рани подавлена сегодняшними разоблачениями. Ей трудно все это переварить. Она опускает голову. — Прости.

Во втором классе со мной училась девочка по имени Мелинда, и она постоянно третировала меня. Она дразнила меня из-за одежды, которую мне перешивали после сестры, из-за моих длинных немодных кос, из-за дешевой сумки, которую я носила вместо рюкзака. Однако я была не единственной, кого она задевала. Она выбирала объекты для насмешек и била в цель без жалости. Мелинда пользовалась успехом в классе и всегда была окружена многочисленной свитой, поддерживавшей ее. Ее друзья готовы были напасть на любого, кого выбирала Мелинда. Если ты оказывалась ее жертвой, тебе не оставалось ничего другого, как выслушивать ее колкости. И никто не приходил на помощь из страха тоже попасть под удар.

Как-то зимой наша учительница услышала, как Мелинда насмехается над роти [21] Роти — плоская лепешка или круглый индийский хлеб. и сакхом [22] Сакх — пюре или смесь из овощей. , которые я принесла на обед, и предупредила мою мучительницу, что в следующий раз отправит ее в кабинет директора. Это предупреждение оказалось благословением для меня, и я благополучно окончила второй класс под защитой своей классной наставницы. Но этому не суждено было длиться долго. Несколько месяцев спустя заболела и умерла мать Мелинды. Теперь Мелинда сама превратилась в мученицу, в жертву обстоятельств, у которой над головой сиял нимб.

И нас, и наших родителей предупредили, чтобы мы были добры с ней. Я думала, что горе утраты изменит ее. Но как леопард не в силах избавиться от пятен на своей шкуре, так и жестокий человек не может перестать быть жестоким. Мелинда вернулась к своим дьявольским привычкам и следующие два года с удовольствием издевалась надо мной. Только когда ее отец решил переехать в другой город, я наконец вздохнула свободно. Но я запомнила еще один важный урок, который никогда потом не забывала, — даже слабостью можно манипулировать, превращая ее во власть над людьми.

Услышав о беде, случившейся с Джией, я чуть не отправила сообщение Эрику: он всегда испытывал к моей племяннице слабость. Я с большим трудом удержалась, чтобы не написать ему.

Не зная, чем помочь Джии, я отправилась по магазинам. Несколько часов я прочесывала отделы безделушек и лакомств, гадая, что понравится девочке. Я купила несколько мягких игрушек-зверушек, разные сорта шоколада, несколько недавно вышедших дисков ее любимых артистов, о которых, как мне помнилось, она говорила, и среди прочего — ежедневник.

Я приезжаю к ней без предупреждения и вижу, что поступила опрометчиво: кроме домработницы, дома никого нет. Для Джии я оставляю корзину с подарками, для Марин — записку с просьбой позвонить мне, ведь я знаю, что иначе она не позвонит. Если бы не мама, я бы никогда не узнала, что случилось.

Когда я усаживаюсь в свою машину, телефон начинает сигналить. Я ожидаю звонка от мамы, но тут мое сердце начинает биться сильнее, потому что это сообщение от Эрика.

«У тебя есть время поговорить?»

«Да. Разумеется» , — я отвечаю моментально, словно школьница.

«С нашими адвокатами».

Телефон падает на кожаное сиденье. Ладони становятся влажными. Он хочет расстаться навсегда. Я нажимаю педаль газа, не ответив ему. Сначала я еду без всякой цели, потом принимаюсь за дела. Я заезжаю в химчистку, а заодно и в булочную. Приехав домой, вижу на подзеркальнике забытую тисненую карточку с приглашением на благотворительный завтрак. Взглянув на себя в зеркало, решаю, что мои слаксы и летняя блузка вполне подойдут. Я оставляю молоко и яйца в прихожей и тороплюсь к выходу.

— Триша! — восклицают приятельницы при моем появлении. — Мы не ожидали тебя.

Думаю, действительно не ожидали. Дурные новости, как правило, распространяются быстрее, чем хорошие. Все знают, что Эрик ушел из дома, но никто не знает почему. Они могут только строить предположения. Ни одна из них не сможет догадаться об истинной причине.