Седжал Бадани - След сломанного крыла

— Мне не хотелось пропускать нашу встречу, — говорю я, изображая улыбку.

Я сижу со своими приятельницами за столом и смеюсь над тем, что они говорят. Мы ведем светский разговор о погоде, о моде, обсуждаем голливудские сплетни, как будто они как-то могут повлиять на нашу жизнь. Мы немножко язвим по поводу местных властей, но не позволяем себе ничего оскорбительного из опасения, что наши слова может кто-то повторить. Мы делаем взносы в нашу местную благотворительную кассу. Я достаю чековую книжку, готовая пожертвовать обычную сумму, и спрашиваю, на что мы жертвуем.

— Это убежище в Сан-Франциско для детей и женщин — жертв семейного насилия, — отвечает моя давняя знакомая, подписывая свой чек. Она ставит росчерк в конце подписи, я смотрю на ее руку с отличным маникюром. — Господи, я не могу даже представить себе, через что проходят эти люди! А ты?

«Нет», — хочу сказать я, чтобы не нарушить созданной мной иллюзии, но не могу. Вместо этого я пытаюсь писать, но моя рука дрожит. Мой отец лежит в коме. Эрик хочет навсегда уйти из моей жизни. Моя племянница — наше будущее — избита. Это не соломинка ломает спину верблюда, на меня навалилась целая гора. Я смотрю на бокал с вином и думаю, что почувствовала бы, если бы запустила им о стену. Но стекло не бьется на аккуратные кусочки. Оно разлетается на тысячи осколков, которые невозможно собрать вместе снова. Я встаю, оставив стекло нетронутым, а чек неподписанным.

— Да, я могу себе представить, — говорю я подружкам, повергая их в шок. За долгие годы общения ни одна из них не догадалась, как много я могла бы рассказать. — Я знаю, через что им пришлось пройти, потому что наблюдала подобное все свое детство.

Падающее в лесу дерево не издает звука, потому что некому услышать его. Так и я прятала от всех свое прошлое, уверенная в том, что его не существует, раз я молчу.

— Триша, о чем ты говоришь? — спрашивает меня одна из приятельниц, глядя на меня, как на незнакомку. — Это невозможно.

Я тоже старательно притворялась, что это невозможно, но сейчас я устала. Поддерживать красивый фасад оказалось тяжелее, чем я думала. Я убедила себя в том, что если буду играть роль королевы на сцене, то стану тем человеком, которого изображаю. Но маска соскальзывает с моего лица, и, сколько бы я ни старалась, я не могу удержать ее на месте. Признавая свое прошлое, я бормочу:

— Хотела бы я, чтобы это было так.

Встретившись с изумленными взглядами, я пристально смотрю на этих женщин, которых звала подругами.

— Мой отец бил маму и моих сестер все наше детство.

Я уверена, что теперь все смотрят на меня с отвращением, и отворачиваюсь, думая, что же должны каждый день чувствовать Марин и Соня.

— Прости нас, дорогая, — шепчет подружка, накрывая мою руку своей. — Мы же не знали.

Застигнутая врасплох ее сочувствием, я опускаю голову. Мне стыдно за то, откуда я пришла, за то, где я нахожусь, и за то, что я не знаю, куда я пойду. Мне нечего больше терять, и я возвращаюсь к своей пустой машине и пускаюсь в бесцельное путешествие.

Это официальный зал для совещаний. Войдя в него, я тут же замечаю занавеси и обивочную ткань на стульях. Стол дорогой, из вишневого дерева. Эрик уже сидит рядом с женщиной в деловом костюме. Полагаю, она партнер фирмы. На меньшее он не согласился бы. Сила требует силы — таковы правила игры.

— Где твой адвокат? — спрашивает Эрик, и это первые слова, которые я от него слышу с тех пор, как он ушел из дома неделю тому назад.

— У меня нет адвоката, — я не стараюсь казаться бестолковой или упрямой. Просто все это слишком неожиданно для меня, пока мы не обсудили наши следующие шаги. — Я думала, мы сумеем поговорить без юристов.

— Я плачу пятьсот долларов в час своему адвокату не за пустые беседы, — огрызается Эрик.

Я пытаюсь собраться с мыслями. Это не тот человек, которого я знала, за которого вышла замуж. Не тот, чей запах еще хранит каждая комната в нашем доме, напоминая о счастливых временах.

— Тогда зачем мы здесь?

— Чтобы обсудить условия развода, — вмешивается адвокат. Она говорит со мной так, словно я неразумное дитя, которому надо все растолковывать.

— Ты хочешь развода? — я не обращаю на нее внимания и смотрю только на своего мужа… — Это так? Между нами все кончено?

— Я думаю, будет лучше, если мы обсудим финансовые вопросы и раздел имущества, — произносит женщина ледяным тоном. — Эрик очень щедр в отношении алиментов. Я полагаю, у вас нет иного источника дохода?

Она видит во мне содержанку, которую легко купить и отставить в сторону, в то время как она сама — человек, привыкший держать бразды правления в своих руках и брать ответственность на себя. Но и я не намерена снимать с себя ответственность.

— Между нами все кончено? — снова спрашиваю я Эрика. — Из-за ребенка?

— Потому что ты лгала мне, — отвечает Эрик, который больше не в силах молчать. — Потому что я верил тебе.

«Ты тоже лгал мне» , — хочу я крикнуть ему, стараясь удержать слезы.

— Ты говорил, что будешь любить меня, несмотря ни на что, — говорю я, бросая ему в лицо его же слова. Мне до боли хочется поколебать его веру в то, что семья — это всегда что-то прекрасное. Но я молчу, сохраняя нашу с матерью и сестрами тайну. Он никогда не узнает о невидимых шрамах, каждый из которых был когда-то открытой раной. — Думаю, мы оба лгали.

— Если ты так это видишь, — говорит он, — то нам не о чем говорить.

Мы в тупике. Возврата назад нет, отступать некуда. В голову не к месту приходит воспоминание детства, и я будто слышу отцовский шепот. Мы с соседскими детьми катались на велосипедах. Я еще не умела как следует кататься и все время падала; страх заставлял меня быть осторожной. Ребята дразнили меня, и я, обиженная, заплаканная, помчалась домой. Вбежав в дом домой, я влетела прямо в отцовские объятия. С особенной нежностью он вытер мои слезы и сказал:

— Ты замечательная, доченька. Не позволяй никому убедить тебя, что это не так.

— Наверное, ты прав, — говорю я, возвращаясь к настоящему. Я отворачиваюсь от Эрика и смотрю на женщину рядом с ним. Теперь я покажу ей, какова я на самом деле. — Мне не нужны его алименты. Я освобожу дом к концу месяца.

Я отодвигаю свой стул, готовая уйти. По пути к двери я оглядываюсь и вижу, что Эрик смотрит мне вслед. Я хочу сказать «до свидания», но не говорю.

Я там, где мысленно нахожусь всегда, — рядом с отцом. Я сижу около его кровати, его грудь вздымается и опускается вместе с респиратором. Я беру его руку в свои, его холод проникает в мое тепло и замораживает меня. Я надеялась на противоположное — он всегда был моим убежищем от бурь. Только с ним я чувствовала себя в безопасности. Когда твой корабль срывается с якоря, ты становишься жертвой прихотей огромного океана и не знаешь, куда он вынесет тебя, но все равно вынужден держаться.