Августин Вольнов - Егеренок

— А пуля-то, из отца вынутая? У доктора в больнице она!

— Пуля, это, брат, улика. У меня она. Из ружья шестнадцатого калибра выпущена. Вещественное доказательство сильное. Да ведь много в селе ружей шестнадцатого калибра, угадай теперь, чья она. На экспертизу в район пошлю, посмотрят там.

Сиволобов раскурил папироску, с удовольствием почмокал губами.

— А еще, говорите, сын Сафонова признался?

Сигач помялся.

— Да не признался он, а просто сказал…

Венька Арбузов перебил:

— Да почти что признался, всем понятно стало!

Участковый разочарованно протянул: «А-а-а…» — и дым из его рта потек ленивой струйкой.

Ромка загорячился:

— Сафончик сказал про Нюшкиного отца, что он тоже виноватый. А в чем виноватый? Ясно как день. Да еще и лосиху убили, мясо в лесу спрятали, а отец их поймал. Надо все места вокруг черемухи обследовать!

Сиволобов ни с того ни с сего обозлился и с сердцем втоптал окурок в землю.

— Обследовать, обследовать! Ишь, какие пинкертоны нашлись. Вам только и делов, что играть, а мне… И черта там найдешь теперь. А вообще-то чего вы суетесь, куда не следует? Это уголовное дело, и для него милиция есть. Все без вас сделается, и по закону. Ясно?

— Так мы же помочь… — простонал Ромка.

Участковый промолчал, поскреб желтые усики под носиком-бульбой и скосил глаза на веранду дома. Только теперь Ромка заметил, что на открытой веранде, выходившей в сад и огород, появилась милиционерова жена — полная, плосколицая и скучная. Она навалилась на перила грудью, зевнула во весь рот, как будто пропела что-то, лениво оглядела огород, задрала лицо к небу.

— Пе-етра-а! — протяжно раздалось с веранды. — Поливать же надо вечером-то, куда же ты с ими пойде-ешь?

Сиволобов тихонько выругался.

— И верно, сушь такая… Ну, тогда вот что. Вы то мясо сами ищите, только не вытаскивайте, потом мы там засаду устроим. Следы у черемухи срисуйте на бумажку. А насчет ружей шестнадцатого калибра — сделаем обход, поищем. Поняли?

Сигач угрюмо посмотрел на милиционера и пошел прочь. Ромке показалось невежливым так просто уйти и ничего не сказать, и он обещал все сделать.

— А с сыном Сафонова я разберусь в отдельности, нынче же вечерком допрошу его, будьте уверены!

— Не поймешь его, крот какой-то, а не милиционер, — проворчал Саня Мизинов, когда уже порядочно отошли от милиционерова дома.

Венька ехидно заметил:

— Жены боится, видели? Где уж ему с браконьерами схватиться!

Сигач как всегда с презрением циркнул сквозь зубы через левое плечо.

— Вот что, братцы, нечего на взрослых надеяться. Сергей Иванович запретил на озерах дежурить, милиционер нас от расследования хочет отстранить. Надо нам самим действовать. Вот у меня какая идея, только никому ни слова, лады?

И Сигач предложил следующее: сегодня же в ночь произвести массовое изъятие незаконных орудий лова и охоты. В первую очередь каждый боец Пионерского дозора изымает их у себя дома и у родственников, а уж потом, если понадобится, помогает товарищам. Все отобранное снаряжение, все рыболовные снасти собрать во дворе егеря Хромова, чтобы потом учесть их и передать куда следует.

— А куда? — спросил Венька.

— Ну, там видно будет. Может, в сельсовет к Акиму Михайловичу, может, постановим сжечь.

Ромка с радостью согласился и не сразу понял, почему замолчали Саня и Венька. Неужели жалко своих сетей и крылен — только чужие отбирать можно? А ведь сейчас самое время действовать: началась уборка хлебов, снасти валяются на чердаках и в чуланах, не до рыбы теперь.

— А завтра родители-то что запоют? — невесело сказал Венька.

— Запорют! — заключил Саня.

— Да когда еще они хватятся-то! Не бойтесь, не для озорства же, для дела. И потом, каждый ведь у себя дома.

— Разве что. У себя дома — это, конечно, не воровство. А зады все равно распишут, точно.

— Ну и пусть распишут, заживет. Зато браконьерство враз прекратится!

Доводы Сигача были убедительны и, наконец, даже Венька с ним согласился.

— Ну вот и лады. А теперь айда по цепочке, известим бойцов дозора и ночью — за дело. Только чур — молчок!

Мягкий, дымчато-розовый наступал вечер. Ромке казалось, что вся природа от усталости цепенеет в сладкой истоме и все вокруг так мирно, так торжественно-спокойно. А ведь завтрашний день может принести бурные события, и кто знает, как они развернутся.

Расставшись с ребятами, Ромка пошел в больницу.

Отцу опять стало плохо. К вечеру подскочила температура и усилился кашель. Дежурившая весь день у отца мать сказала Ромке, встретив его в коридоре, что врач снова назначил вливания и даже делали «уколы от сердца». Ромку в палату не пустили, мать надавала кучу поручений и отправила домой.

Ромка вышел за околицу, встретил корову Жданку, загнал ее в хлев, накормил поросенка, запер в курятнике кур. Кажется, все дела переделал, ничего не забыл.

Ромкой овладела тоска. Он даже ужинать не стал, взялся было за книжку, но и читать не хотелось. На минутку забежала мать, подоила Жданку и опять ушла в больницу.

После полуночи в домах везде погас свет, на завалинках никого не осталось, даже девчата и парни угомонились и перестали горланить частушки.

На пожарной каланче пробило час. В небе дрожащими каплями засверкали в разрывах облаков звезды, вяло шелестели под ветерком по-июльски тяжелые листья в палисаднике. С озер иногда доносился утиный суматошный крик или уханье «быка» — выпи. Что-то там сейчас делается? Дежурных сняли, егерь болен, браконьерам раздолье…

В калитку проскользнула тень. Ромка вгляделся: Венька Арбузов приволок в охапке целый ворох рыболовной сетки, подтащил ее к крыльцу.

— Куда ее? Принимай.

Ромка скатился с крыльца, подхватил спадающие, путающиеся в ногах нитяные пряди.

— Давай в чулан. Да осторожней, не стучи дверью.

Затолкав сеть в дальний угол, выбрались из пыльного чулана на свежий воздух.

— А здоровую ты сеть притащил, видать, дорогая.

Ромка присел на ступеньку. Венька отдышался, вытер пот на лбу.

— Здоровая сеть, двойная. Рублей семьдесят наверняка стоит. Это я у дядьки реквизировал. Зашел будто телевизор поглядеть, а как передача кончилась, пошел домой. Чуть не влип. Только схватил сеть с жерди в сенях, как вдруг коромысло со стены об корыто — бомм-громм! У меня аж сердце остановилось — была бы выволочка. Но никто не вышел, видать, за телевизором не слыхали. Ну я тут пулей из сенцев и деру к тебе. А сеть-то не бросил! Под ногами путалась, проклятая, два раза носом бухнулся, пока бежал.

Венька прямо отличился, Ромка не ожидал от него такой самоотверженности.