Августин Вольнов - Егеренок

— Брехня все это, выдумать-то и я что хочешь могу! А где у вас улики, где? Нету? То-то же, а еще и обвиняют. И свидетелей нет и быть не может!

Сиволобов опять подтвердил:

— Да, свидетели нужны. И еще врачебную справку о ранении, ушибах, ссадинах и так далее.

— Еще и справку? — вскинулась мать. — Они человека чуть не убили, а вы справку? Преступники зверски расправились с государственным егерем, с борцом за народное добро, а вам справку? Да сходите сами в больницу, расспросите врача, мужа…

— Обязательно сходим, расспросим, все как надо сделаем, согласно инструкции, так что вы, гражданка Хромова не волнуйтесь. Но всего этого, повторяю вам, недостаточно для следствия над указанными гражданами.

Мордовцев по-прежнему спокойно, почти не поднимая век, смотрел на Ромку, но отвечал матери:

— Это не факт, уважаемая, а сплошной вымысел. Подучили, значит, парнишечку-то, да? Ай-яй, гражданка Хромова, и вам не стыдно? А если мы докажем, что в этот день вовсе в селе не были, тогда как, а? Мы в район в тот день ездили, вот так. У нас-то свидетели найдутся. А за клевету и привлечь можно, Советская власть не позволяет на людей помои лить, не-ет, не позволяет! Так ведь, товарищ лейтенант?

В бархатистом голосе Мордовцева было столько искреннего сожаления и обиды, что Ромка растерялся. Участковый о чем-то задумался, глядя в тетрадку. Закрыл ее, пришлепнул ладонью, потом снова раскрыл.

— Будем искать настоящего преступника. Порфирий Митрофанович Мордовцев прав, нужны улики, потому что улики упрямая вещь. Я сегодня же начну расследование, тем более что егерь пришел в сознание.

Роман не мог понять — неужели им с матерью не верят? Да все село знает, что грозились! Мать заплакала. Сиволобову стало неловко, он нахмурился и отвернулся к окну. Аким Михайлович развел руками:

— Что же тут можно сделать, Аришенька, коли закон доказательств требует? Это справедливо ведь.

— Долго теперь эту справедливость придется искать, — зло выкрикнула мать. — Да и захочется ли участковому покой свой тревожить?

У Сиволобова обидчиво покраснело лицо.

— Но-но! — предостерег он и поднял палец. — Я свои обязанности знаю и расследование доведу до конца.

Мать, видно, никому и ничему уже не хотела верить и быстро вышла из сельсовета. Обиженный на всех, Ромка выскочил на крыльцо и сильно хлопнул дверью.

Отец болел трудно и долго. Мать почти не выходила из больницы, прибегала только доить корову, истопить печку да сварить еду. Ромке никого не хотелось видеть. После разговора в сельсовете казалось, что все жители села, даже ребятишки, настроены к ним безразлично, если не враждебно. Ни одному слову матери участковый не поверил, а на его слова и вовсе не обратил внимания. Сын не может быть свидетелем в деле отца… Где это написано? Против отца — можно, а за него — нет? А кто же тогда будет защищать? Чужие, что ли?

Так прошла неделя. В субботу Ромка работал в огороде и с тревогой думал об отце, о том, что теперь браконьерам в лесу и на озерах благодать: егерь лежит и некому обойти заказник. А Пионерский дозор — действует ли? Или все перепугались, что и их могут убить?

Ромка прополол грядки, подвязал помидоры и набрал огурцов в ведро.

За воротами закричали:

— Ро-омка, ты дома-а?

У ворот стояли Саня Мизинов, Венька Арбузов и… Колька Сигач! Ромка и виду не показал, что обрадовался, открыл калитку и недружелюбно буркнул:

— Входите.

Товарищи прошли во двор. Сигач протянул руку, глядя исподлобья, виновато.

— Я был гад, Ромка, что бросил дозор, я не думал, что браконьеры настоящие бандюги. Ты позабудь, Ромка, ладно? Мы решили прийти к тебе… Мы теперь с тобой и твоим отцом до конца жизни, верно, Сань?

Саня Мизинов, запинаясь, будто тоже был виноват в чем-то проговорил:

— Мы все с тобой, весь дозор. Знаешь, сколько к Сергею Иванычу пришло проситься? У-у-у-у, ты еще не знаешь. И Семимильный от Сафончика совсем откололся, и Румяный, и Васька Подсолнух, и еще другие…

Расселись у поленницы на чурбаках. Венька Арбузов сидел, как на колючках, и поминутно оглядывался на ворота. Колька Сигач поковырял пальцем босой ноги дернину, шмыгнул носом.

— Ромк, а Ромк, мы теперь, пожалуй, знаем, кто в твоего отца стрелял.

Ромке стало смешно и горько.

— Хм, удивил тоже. А кто этого не знает? Всему селу известно, кто раньше грозился…

Саня Мизинов перебил:

— Нет, ты постой, постой! Давай рассуждать хладнокровно. У нас доказательства есть.

Ромка подскочил.

— Какие доказательства? Давай сюда! Милиционер улики требует.

Опять помолчали. Саня Мизинов выжидательно глядел на Веньку. Сигач поднял голову:

— Ну?

— Может, не надо пока болтать, а? — нерешительно сказал Венька. — Они ведь только хвалились, пьяные были, а сами, может, и не осмелились.

Сигач стукнул кулаком по колену.

— Нет уж, теперь нечего крутить, раз до убийства доходит. Говори все, Венька.

— Ну ладно… Вчера был я… — Венька словно подавился чем-то. Сигач сдвинул брови, и Венька заспешил: — Ну, вчера был я у Сафоновых…

— Ага, опять с Левкой! Ты же слово давал!

У Веньки уши расцвели двумя маками.

— Так я ж как разведчик у них был, не понимаешь, что ли? Вот и пригодится теперь, правда, Сигач?

Ромка притих.

— Ну ладно, пусть как разведчик. Говори.

— Ну, на кухне у Сафоновых за столом с закусками сидели Мордовцев и Левкин отец. Выпивали. Сафонов был сильно выпивши. Он и начал хвалиться, как славно они проучили одного типа, дескать, теперь он на всю жизнь испугается и уедет из села. А в лесу все пойдет по-старому. Я тогда не понял сразу-то, о ком это они, а потом догадался, что это про твоего отца.

Ромка вскочил с чурбака, заходил по двору кругами, думал, думал: «Хвалились, что проучили. А что стреляли — не сказали. Поверит ли участковый Веньке? Разве его слова — улики?»

Саня Мизинов в раздумье сказал:

— Выздоровеет твой отец, уедете вы из села. Заповедник тогда нарушат.

— Ни за что не уедем! — сквозь зубы сказал Ромка. — Отца не запугаешь, он в армии офицером-десантником был. И меня тоже не запугаешь!

Мизинчик засветился, как начищенный поднос.

— Молодец, Ромка! И твой отец тоже мировой человек. Думаешь, наши мужики не понимают этого? Понимают. Они хотя и злятся на него за штрафы да запреты, а уважают, я от дедки слышал.

Ромка почувствовал, как у него губы поползли к ушам. Ну и глупое же у него, должно быть, сейчас лицо… Он отвернулся, немного помолчал и заговорил о другом:

— Я вот все думаю, неужели нельзя нам узнать по следам у черемухи, кто там был? Помните, Сань, Веньк, одни следы уж очень приметные.