Августин Вольнов - Егеренок

— Чур вместе! — Саня Мизинов с одного прыжка очутился на нижней ветке.

Ромка оказался не таким проворным, зато обошел черемуху и наткнулся на другие кусты, на которых черные ягоды свисали совсем низко. От ягоды к ягоде, от куста к кусту, и Ромка залез в такой чапыжник, что весь исцарапался об ежевику, да и ягоды на черемухах здесь были недозрелые.

Отдуваясь и почесываясь, Ромка выбрался на сырую тропку. И чуть не закричал от ужаса: из-под куста на него глядели крупные тускло-синие глаза. Закричать он не успел: заметил горбатую морду, бурую шерсть, уши… Голова лосихи!

Шагнув в кусты, Ромка понял, что это мертвая голова, она была отрезана не так давно, кровь едва запеклась.

— Сергей Иваны-ыч, Мизинчи-ик, сюда, сюда-а!

Без ребят Ромка не решался подойти к мертвой голове поближе, не то чтобы тронуть, — было почему-то неприятно… Как она здесь очутилась?

— Что у тебя тут, Хромов, что случилось?

Ромка показал на голову лосихи. Сергей Иванович свистнул протяжно и тихо.

— Н-да, браконьерская работенка… ножом голова-то отсечена, волки бы неровно обгрызли.

Мизинчик схватил голову за уши, приподнял. Кто-то из подошедших девчат взвизгнул:

— Брось, брось! Тьфу, тьфу!

— А ну, ищите вокруг, нет ли каких следов, — Сергей Иванович перешел тропу, полез в кусты.

Только теперь, когда немного успокоился, Ромка разглядел множество следов вокруг от раздвоенных лосиных копыт. Да и тропа была вся истоптана такими же следами — лоси ходили по ней на водопой. Кусты осины, черемухи и, ближе к речке, тальника были сильно обгрызаны, поломаны, трава везде помята. Неподалеку от того места, где лежала голова, Саня Мизинов нашел и ноги — они были обрублены до колена. Скоро и другие ребятишки стали криками сообщать о своих находках: сороки и вороны растащили внутренности по деревьям и поминутно взлетали с обиженным карканьем.

— Сергей Иваныч, а ведь браконьеры нарочно голову и ноги бросили, чтобы все подумали на волков. А мясо унесли!

— Пожалуй, ты прав, Роман, надо сообщить в сельсовет и участковому милиционеру. Может, совместными усилиями и разгадаем эту загадку.

Голову и ноги опять бросили под кусты — пусть уж звери пользуются. По тропе шли аккуратно, чтобы не затоптать следы. Дуся Струева склонилась к земле.

— Ой, ребята, след, след!

— Где, где?

— Сергей Иваныч, а тут сапоги шли, и следы рубчиками.

Ромка нагнулся над следом — да, рубчики и елочки отчетливо отпечатались на жирной грязи лосиной тропы. Следы выходили из кустов и тянулись по направлению к большой черемухе.

— Да тут не один человек шел, вот еще след, а вот еще и уже другие!

Ромка забегал по тропе взад и вперед, как хорошая ищейка, низко пригнувшись к земле. Вот он быстро пошел в сторону старой черемухи, закружился, замер…

— Глядите, да тут целая борьба была!

С этой стороны возле черемухи вся трава была изрыта, кое-где вырвана клоками, а в земле виднелись углубления, от каблуков или копыт — не совсем ясно. Было похоже, что здесь топталось целое стадо. И что удивительно — Ромка и Сергей Иванович пришли к одному выводу — здесь было четыре разных следа: гладкая подошва с едва заметными вмятинками от гвоздей, подошва в рубчиках и елочках, подошва с крупными вмятинами, как от шипов бутсы, и характерный след от резиновой подошвы кирзовых сапог.

— Здесь было четыре человека, но что они тут делали? С лосем боролись?

Для предположения Сергея Ивановича были основания: от черемухи в сторону Линды, в кустарник, пролегала широкая полоса сильно примятой травы и поломанных кустов, как будто тут волокли тяжелый груз. Кое-где на траве клюквой были рассыпаны капли крови.

Ребятишки разбежались по лесу. Ромка вслед за учителем полез в кусты у речки, но оттуда уже вылезал Саня Мизинов: вытаращенные глаза, щеки как мел.

— Там, там… — он показал рукой в кусты.

Сергей Иванович смело пролез в чащобу, через минуту вернулся. Лицо у него странно изменилось.

— Хромов! Беги сейчас же в село, немедленно отыщи Акима Михайловича и доложи ему, что тут произошло.

— А что там? Я хочу посмотреть…

— Хватит болтать! Получил приказ — выполняй!

Ромка припустился по тропе назад, выбрался на дорогу. Мысль о странной находке не давала покоя. Чего Мизинчик испугался? Почему так зло раскричался Сергей Иванович? Тоже испугался? Но чего, чего?

Торопился Ромка напрасно: секретарь сельсовета сказала, что Аким Михайлович уехал в район. И сразу Ромке делать стало нечего. А ребята в лесу, наверное, интересными делами занимаются, может, еще что любопытное нашли.

Ромка побрел по улице куда глаза глядят. Он вспомнил, что сегодня еще не видел Нюшку Мордовцеву. Ну да, ведь ее избил отец и не выпускает из дому. Надо бы поглядеть, может, она вся в бинтах замотана.

Дом Мордовцевых был недалеко. Ромка пробрался к нему задами, через плетень оглядел двор. Там никого не было, только в хлеве женский голос покрикивал на строптивую корову: «Да уймись ты, окаянная! Стой, тебе говорят, холера ты эдакая!»

Ромка опять вышел на главную улицу, осмелился даже пройти мимо Нюшкиных окон, но и тут никого не увидел: окна были задернуты белыми занавесками. Ему стало тоскливо. Ну зачем Нюшка дочь Мордовцева, самого главного браконьера? Пусть бы кто другой был у нее отец, тогда здорово было бы дружить… И чего она живет с ним? Бросила бы его, убежала бы и жила себе самостоятельно. Или в детдом поступила бы, живут же другие. Разве ж это настоящий отец — браконьер? Стыдиться только из-за него…

Ромка приуныл. День прошел так интересно, а заканчивается совсем погано. В ночной дозор на озера еще не скоро, времени — уйма, и не придумаешь, куда его девать. А чего же Сергей Иваныч с ребятишками не идут? Интересно, кто это лосиху у черемухи завалил?

Смеркалось, и обычные деревенские звуки становились громче, отчетливей. Из центра села, от почты, докатывался басовитый голос радиодиктора, где-то далеко-далеко, скорей всего на машинном дворе, застучал трактор.

В соседнем дворе зазвенели тоненькие голоса: малыши играли в прятки — лучше сумеречных часов для этой игры не выберешь.

Дома мать уже подоила корову, заперла в курятнике кур и села за стол в передней читать.

Ромка побродил по двору, подивился на багряно-огненное пламя в окнах дома напротив, на розовую крышу, на светлые облачка у горизонта — заря падала ясная. Во дворе сильней запахло свежим сеном и парным молоком. В странном оранжево-синем воздухе вечера призрачно колыхались тени, и с озер глухо-тоскливо доносились какие-то неземные звуки.

За книгой мать сидела недолго. Она вышла за ворота, зябко поежилась и встревоженно посмотрела вдоль улицы.