Августин Вольнов - Егеренок

— Больше у твоего дядьки ничего незаконного нет? Может, бредень там или жаки, может, острога? А у вас самих после отца ничего не осталось?

Венька зафыркал ежом.

— Я тебе что, сосунок какой? Были плетушки на карасей, так я их еще днем в огороде сжег. А острогу батя Дуськиному отцу давно уж отдал. Она так у Струевых и осталась. Может, завтра добуду.

У ворот кто-то зачихал, засморкался, и в калитку с трудом протиснулись две девчоночьи фигурки. Ромка и Венька сбежали с крыльца помочь.

Нюшка Мордовцева и Дуся Струева тащили на плечах здоровенный бредень прямо с клячами-палками, а у Дуси еще и острога была.

— Мальчишки, скорей стаскивайте, а то прямо сейчас ум-ре-ем, — пропищала Дуся.

Нюшка промолчала, стараясь не показать, как ей тяжело. И все же, сбросив бредень, она сильно задышала и стала растирать плечо.

Ромке словно кто в грудь спичку сунул — так загорелось под ложечкой. Значит, и Нюшка решилась? Зря, выходит, ее предательницей обозвал. Хорошо, что ночь и как краснеешь не видно. При свете что стал бы делать?

Ромка сурово поблагодарил девочек и отнес вместе с Венькой тяжелый бредень в чулан.

— Молодец, Нюшка, ведь это ваш бредень? Хорош, метров тридцать будет.

Венька взял у Дуси острогу, сунул ее в угол чулана, подхватил бредень.

— И ты молодец, Дуська, что острогу принесла. Тоже запрещенное орудие…

— Ох и устала я, — Нюшка поднялась на ступеньки крыльца.

В темноте Ромка плохо различал выражение ее лица, но все равно догадался, что она глядит на него и, наверно, хочет сказать, вот ты обо мне тогда плохо подумал, а я вовсе не такая, я хорошая. Она, конечно, ждала, чтобы ее пригласили присесть. Но Ромка не сделал этого, хотя никакой обиды на Нюшку теперь не чувствовал, просто постеснялся ребят.

— Ну, мы тогда пойдем, — сказала Дуся.

— Ясно, идите, нечего тут мешаться, сейчас другие придут, — распорядился Венька, и девочки ушли.

На рассвете притащились Колька Сигач и Саня Мизинов. Они топали по дороге так, что, наверно, на все село было слышно.

— Ну как тут у вас, несут? Порядок. Фу, замаялись мы с этим барахлом. Аж на Сигачево озеро бегали, у деда сети стащили.

Ромка ткнул ногой в аккуратно свернутые и связанные бечевой сети и захохотал.

— Вот так учудили, ха-ха-ха! У твоего дедки ведь законные сети-то! Он же с бригадой для кооператива ловит, у них лицензия есть, отец говорил.

Сигач вытаращил глаза.

— Это теперь их назад переть? Тьфу ты, мать честная, а я и не подумал!

Однако у Сигача и Сани тоже было чем удивить. Сигач слазил за пазуху, вытащил что-то завернутое в бумагу.

— Вот, Ромка, гляди, — он развернул бумагу, на ладони у него оказались два засохших кусочка глины. — Гляди лучше. Видишь рубчики? А тут, где шире, елочки…

— След? — Венька ткнул пальцем в отпечаток. — Это его?

— Кого его? — насторожился Сигач.

Венька вильнул глазами.

— Да этого, как его, ну этого… браконьера же…

— Смотри, Венька, крутишь ты что-то. А мы вот с Санькой направились было на Сигачево озеро за сетями, пока дедка в землянке спит. А потом думаем, дай свернем к старой черемухе, поищем там тайник с лосиным мясом. Да только где там найти? Зато на полянке, где посветлее, заметили отпечаток от сапога. Здорово сохранился. Ну, выколупнули его ножом, срисовали на бумажку и кусок глины тоже прихватили. Покажем участковому, может, пригодится, — Сигач снова завернул отпечаток и убрал за пазуху.

— А чегой-то это вы без нас сунулись? — ядовито проскрипел Венька.

Сигач отмолчался. Саня Мизинов примирительно сказал:

— Так надо было скорей, ведь для общего же дела.

Ромка тоже был недоволен поспешностью товарищей: сам мечтал разобраться в следах, готовился, а они, может, половину затоптали.

Ромке так и не пришлось поспать до полного рассвета. Лишь когда зазолотилось небо, петухи отгорланили зорю и куры высыпали на зеленую улицу, он закрыл чулан и завалился на сушилах спать.

Ромка открыл глаза. Через дырки в крыше на сеновал проникали тонкие пучки солнечных лучей, в лучах медленно кружились и вспыхивали пылинки. Было душно, пахло сенной трухой. Но Ромка проснулся не от духоты: где-то совсем близко, во дворе или на улице, раздавались сердитые голоса.

— Это что же такоича получается, я вас спрашиваю? — горячился пронзительный голос. — Выходит, теперь ни сетей, ни мордушек не заводи? Когда эдак-то было? До чего дошло — собственное дите и поперек родительской воли становится! Дальше-то как жить будем?

— Правильно, Степан Митрич! — озлобленно отозвался кто-то. — У меня пацан проклятый все крылены попрятал, говорит, егерю снесу. Так, говорит, дозор постановил. Какой еще дозор? А меня этот дозор спросился? Может, мы бы и сами сдали, к примеру, участковому…

— А у меня вон Дуська-прашонок капроновую сетку куда-то подевала, я уж молчу. Отчего убийство чуть не произошло? Все от того же, все от жадности, и думать нечего. Застукал егерь кого-то на месте, а ему и того, в спину…

Из хора возбужденных голосов выделился пронзительно-визгливый голос Матрены-соседки:

— Мужики-и, да вы рехнулись, что ли ча-а? Какому-то чужаку уступаете? Да вы что, с ума сбесились? Теперь и рыбки не отведать? А на базар в район с чем попремся?

Мужские голоса опять одержали верх. Кричали все разом, кто зло, кто насмешливо.

— Правильна-а, Матрена, правильна-а!

— Пустое брешет Матрена, не слушайте ее! Когда это мы на базар таскались! Некогда нам с работой-то! И сейчас вот горячая пора, уборка идет, а мы тут по пустякам митинг устраиваем!

На минуту наступило затишье.

Ромка поднялся, выглянул в прорезанное под коньком крыши оконце для ласточек.

Возле дома собрались мужчины и женщины, кто с вилами, кто с граблями — торопились на уборку хлебов и застряли здесь. На плетне и на воротах, как всегда, повисла ребячья мелкота. Были здесь и старик Мизинов, и механик Силыч, и отец Дуси Струевой… Матрена Савина свесилась через плетень своего огорода и даже руки к небу воздела, будто молилась.

Над толпой вдруг взметнулся тонкий голос старика Мизинова:

— Братцы, айда сейчас же к егерю в избу и заберем снасти! Они же незаконно попали к нему, он нас не поймал, а ребятишки по глупости притащили. Эти несмышленыши и корову со двора сведут, только наговори им с три короба!

— Сам ты, дедка, несмышленыш! — перебил его насмешливый мальчишеский голос. — Не смыслишь, что браконьерство — позор селу!

На улице загоготали. Ромка кубарем скатился с сеновала, взбежал на крыльцо и загородил собой дверь в чулан.