Катрин Лове - Месье и мадам Рива

— Это тот тип, который спросил, где наши чемоданы. Помнишь, Эрмина? — спросил господин Рива.

— Да-да, помню, он говорил с нами как со слабоумными, — прошептала Эрмина на ухо мужу.

— Именно, — продолжала я. — Этого человека зовут Алексис Берг, у меня были с ним близкие отношения на корабле, так получилось, от безделья, надеюсь, я вас не смущаю, господин Рива, так вот, Алексис очень настаивал, чтобы вы подписали документ, иначе компания на нем отыграется, лишит его квартальной, а может, и годовой премии, ведь ваш сын оплатил очень дорогую каюту класса люкс. Алексис Берг считает вас чокнутыми и попросил меня об услуге, а я согласилась.

Тут я взяла маленький керамический кувшинчик, наконец налила в чашку молока и безо всякого желания сделала несколько глотков.

Супруги переглянулись.

Затем господин Рива напряженно заговорил:

— Мадемуазель, но этот… этот молодой человек… этот…

— Алексис Берг, — довольно громко шепнула мадам Рива.

— Ну да, — продолжил господин Рива, — этот парень… разве он вам совсем не нравится?

На обратном пути я чувствовала, что не могу сосредоточиться, от каждого крутого поворота на петляющем шоссе у меня кружилась голова и меня тошнило. В конце концов я резко затормозила на обочине перед проселочной дорогой, не задумываясь, разрешена ли там остановка, и бросила машину, как есть, не закрыв. Если бы по какой-то причине мне было не суждено вернуться, детективы решили бы, что меня преследовали и вынудили бежать. Я шагала то по траве, растущей посередине дороги, то по боковым полоскам, состоящим частью из земли, частью из гравия. Мои изящные босоножки с узкими сиреневыми ремешками и тонкой, как обложка книги, подошвой, конечно, не предназначались для такой местности. Вокруг под наклоном простирались лишь ярко-зеленые луга, кое-где перемежающиеся обработанными полями, чья серая и светло-каштановая земля казалась свежевспаханной. Одинокие горделивые деревья и другие, столпившиеся, будто заговорщики, следили за мной взглядом. С грехом пополам я шла вперед, различая вдали опушку леса, высокого и темного, и сознавая, что лес подведет черту моим странствиям. В детстве мне случалось проникать в тревожную чащу, но с тех пор приключения для меня ограничились городскими тротуарами. В горах, в вышине, время словно остановилось. Существовало ли оно на самом деле? Редкие насекомые, которых я слышала, но не видела, должно быть, подобно мне, кружили, подгоняемые силой вещей. Серые горы, на которых снег оставил белые пятна, смотрели на меня презрительно, я почти слышала, как они злословят: ты стоишь на месте, точь-в-точь гора, трусишка, убогая сопровождающая, нанятая для жалкого круиза, тебе известно, почему тебя тошнит, петляющая дорогая тут ни при чем, и мы, горы, ни при чем, и луга, и деревья, и несмотря на то, что тебе хочется покурить, ты сейчас не закуришь, ведь твои сигареты остались в машине, которую ты бросила, а ты не хочешь туда возвращаться, и не потому, что стараешься меньше злоупотреблять никотином, а потому, что у тебя в сумке, помимо платочков, денег, удостоверения личности, кредитки, дисконтных карт, газеты, сигарет и черной зажигалки, лежит документ, который супруги Рива все-таки пожелали подписать, красиво и разборчиво: Жюст Рива, Эрмина Рива , признав тем самым свою ответственность в случившемся.

«Мы же не станем делать вид, что не признаем своей ответственности, верно, Эрмина? Мы не хотели ехать и не поехали. Так все и было, по нашей воле», — сказал господин Рива, сидя на кухне. Супруга прибавила, что, разумеется, решение принадлежало им, Жюсту и ей, они пока еще отдают себе отчет в том, что делают, черт возьми! Затем она стала переходить от стола к раковине и обратно с нашими чашками и тарелками. Я обратила внимание супругов на то, что, подписав бумагу, они не только подарят турагентству потраченные их сыном деньги, но и навлекут на себя его гнев. Рива закричали, что Жонас не разозлится, потому что они сами отдадут ему деньги до последнего су. Я сочла правильным напомнить им и о том, что благодаря этим деньгам, сумме очень приличной, можно много чего хорошего сделать, но Жюст Рива горячо возразил мне, указав на свое сердце, затем протянув ко мне обе ладони — мол, вот благодаря чему делаются добрые дела.

Эрмина принялась мыть посуду, а Жюст на минутку нас покинул. Он вскоре вернулся с совершенно обыкновенной ручкой. Идея попросить у меня прекрасную перьевую, лежавшую на столе рядом с документом, который я не советовала подписывать, не пришла ему в голову. Месье Рива сел и начал аккуратно выводить свое имя, одновременно говоря жене, что оставит ей место для подписи. Закрыв кран и сняв передник, мадам Рива тоже села, чтобы расписаться.

«Вот, мадемуазель, — произнес Жюст, сложив листок бумаги и протянув его мне, — и пусть никто больше не донимает вас этой историей!»

Подавленная неподвижностью пейзажа, сквозь который я неуверенно пробиралась, словно шагала по лунной дорожке, я рухнула в траву — ноги кверху по откосу — с чувством тревоги за всю ту растительную жизнь, что бурлила где-то здесь, подо мной. Раздосадованная отсутствием сигарет и абсурдностью происходящего, я попыталась заплакать — впустую! — слезы не закипали, словно сама печаль ждала более серьезного повода или менее трусливого существа. Почти поневоле, от безысходности я стала разглядывать высокомерные деревья, отягощенные крупными иголками, склоны, испещренные несколькими дорогами и многочисленными тропинками, а по другую сторону долины — редкие деревушки, затерянные в горах. Мне казалось, что под этими бедными крышами могут ютиться лишь разочарования, пусть и хорошо замаскированные. Напрасно мой взгляд искал бескрайний горизонт, всюду он упирался в препятствия, скалы или западню в виде заросли елок. Я дышала тем самым свежим сухим воздухом, который так любили Рива, ощущала то самое строгое спокойствие, которое старики предпочли средиземноморским радостям. Хотела бы я, чтобы они вдруг возникли откуда ни возьмись, у подножия склона по левую руку от меня, Эрмина в косынке и Жюст в рабочих сапогах, я бы им крикнула, что я здесь, наверху, мол, поднимите голову, нет-нет, я не заблудилась, ну, может, немного, я оставила машину на обочине, не знаю, какой черт меня дернул, мне просто надо было пройтись, вот и все, проветриться, здесь так пустынно, так до жути пусто, словно конец света уже наступил, вы не находите?

Глядя в лицо горам, возвышающимся на фундаменте невидимой равнины подобно степенным матронам, я поняла, что могу сколько угодно выбиваться из сил, пытаясь вообразить господина Рива в сапогах и мадам Рива в косынке — здесь, неподалеку от меня, в поле, будто наблюдая за тем, как они склоняются над землей и сажают, — а что они, кстати, сажают? — их присутствие ничего не изменит и уж точно не избавит меня от угрызений совести. Я могу ждать долго, до самой ночи, ничто не объяснит мне лучше, чем окружающая природа, причину, по которой супруги Рива подписали бумагу, не достойную ни их самих, ни их возвышенного мира.