Лариса Исарова - Записки старшеклассницы

— Почему же о твоих солдатах ничего не написано, если они были героями?

— Обо всех не напишешь…

И я сразу размечталась написать о них о всех: ведь это долг нашего поколения — уважать пожилых, а то мы на них только злимся, когда они замечания делают, а вдруг они в прошлом герои?!

А в последний год мы стали с папой почти чужими. Из-за мамы. Она удивительно умело нас ссорит, а он ее воспринимает совершенно некритически.

К примеру, вчера. Принес два билета на концерт. Вообще от искусства он человек далекий и взял билеты только потому, что мама попрекнула, что он ее давно никуда не приглашал. Билеты были на эстрадный концерт, а мама терпеть не может эстраду, считает ее пошлостью. Она впрямую, конечно, это не сказала, просто пожаловалась, что побаливает сердце, и велела идти со мной.

Отец был не в восторге, но промолчал, а я обрадовалась, и на концерте все шло мирно. В антракте мы даже побывали в буфете. Выпили пива (он) и воды (я), и я все посматривала на него и думала, что он у нас старенький: лицо в морщинах и волос маловато спереди, надо лбом, а те, что остались, совсем белые…

А когда вернулись домой, мама начала ворчать: меня балуют, развлекают, а я лодырь, за собой не убираю, мои книги разбросаны на подоконнике, рядом с кроватью. Я сказала, что сначала поужинаю, а потом уберу, и стала напевать одну из песенок с концерта. И тут отец таким голосом, точно я его подчиненная, скомандовал: «Все убрать!» Я стиснула зубы и нарочно стала медленно перекладывать книги, как паралитик. Мама позвала меня ужинать, а я сказала: «Спасибо, сыта вами, больше не хочу».

И тут отец как стал кричать! А мама еще больше подлила масла в огонь, уговаривала меня не глупить бархатным голосом. Я бросилась на постель, уткнулась в подушку и разревелась — трудно удержаться от слез, когда обидно.

Сходила на концерт называется!

А может быть, написать на тему: «Кого из родственников ты больше любишь»?

Начала я мысленно перебирать их всех. Но у нас родственников почти нет: мамины погибли в ленинградскую блокаду, папины — на Украине. Ни дедушек, ни бабушек у меня нет, а это даже хуже, чем родиться у матери-одиночки: от отцов всегда одни неприятности, а от дедушек и бабушек у всех моих знакомых сплошные удовольствия и развлечения. Я даже в раннем детстве пыталась организовать себе бабушку, уговаривала одну нашу соседку; она со мной возилась, но во внучки так и не взяла…

Единственная родственница — тетя Инна, мамина старшая сестра, она врач-рентгенолог из Ленинграда, так что выбирать не из кого…

Правда, сейчас мы с Инной очень подружились. Она приехала к нам в отпуск, и мы вдруг заинтересовались друг другом.

Инна когда-то была настоящей красавицей; мама говорит, что на нее еще недавно на улице все мужчины оглядывались. Она и сейчас еще похожа на женщину, хотя совсем старуха, ей под шестьдесят. Но теперь на нее только женщины оглядываются. Она часто бывает за границей и одета, как на картинке в журнале мод. У нее нет семьи, а зарабатывает она прилично, вот ни в чем и не отказывает себе.

Мама о ней отзывается насмешливо. И что она красится не по возрасту, и что легкомысленная, и что эгоистка, и что врунья. Но Инна удивительно понимает меня, она помнит себя в моем возрасте, а вот мама точно никогда не была девочкой.

Инна не позволила мне называть ее «тетей», велела только по имени, как в Европе. Она привезла мне в подарок золотой медальон. Мама сказала, что это — мещанство, а мне нравится. Инна считает, что он мне подходит «по стилю», потому что у меня внешность «тургеневской девушки». Боюсь, что это не совсем так, хоть и приятно слышать. Лицо у меня круглое, нос неясный; может быть, сходство в косе? Коса у меня заметная, обо мне уже давно в школе говорят: «Змойро?! А, та, с косой…»

И вот теперь мы с Инной часто удираем из дома, ходим во всякие кафе-мороженые, и хотя она здорово накрашена, с ней не стыдно. Она красит только ресницы, губы и волосы. А завиваться ей не надо, у нее волосы так красиво лежат, любой парикмахер позавидует.

В общем, неожиданно Инна стала мне куда ближе родителей. Она, правда, врунья, но врет наивно, как маленькая. И первая хохочет, когда ее разоблачают. Мама считает, что она «работает на публику», то есть пытается завоевать у меня дешевую популярность. Но что тут плохого? Не так много пока на свете людей пыталось меня завоевать!

Конечно, не очень хорошо, что Инна передает мне, что говорят по моему адресу родители; она поддерживает мои выдумки, когда я хочу улизнуть с уроков, водит тайком меня в кино в будние дни (а это под запретом, у меня «режим»). Но если бы меня не окружали запреты, разве я бы врала на каждом шагу родителям?

Инна подарила мне материал на блузку и свое шелковое платье. Из этого платья мне выйдет и платье и пальто. И еще она со мной откровенна, рассказывает о своем прошлом, о своих романах. Она бы могла меня испортить, если бы не мой иммунитет перед дешевыми увлечениями. Я ведь решила, что влюблюсь раз и на всю жизнь, а на компромиссы не пойду, как множество маминых подруг.

Инна высмеяла мои платья, сказала, что мама одевает меня по модам девятнадцатого века. Нашла портниху и таскает меня на примерки. С мамой такие походы были пыткой, а с ней и примерка — удовольствие. Умеет она о тряпках говорить, как о стихах, со вкусом и вдохновением.

Да, чуть не забыла главное. Инна сказочно гадает по картам. Вот пообещала мне неприятность — и сегодня я схватила три двойки. Первая — по истории. Я нагрубила Иконе, когда она потребовала, чтобы я отвечала только по учебнику и не «фантазировала». Вторая по химии — сделала Сове стенд, посвященный Менделееву; рисовала всю неделю, она обещала за это не спрашивать, а сегодня вызвала. И хоть я знала, но отказалась отвечать. Не люблю, когда нарушают слово. А третья двойка — полусправедливая. У меня вчера была пятерка по алгебре, поэтому я сегодня и не делала домашнюю работу. А Владимир Иванович вызвал от вредности, хоть это и нарушило теорию вероятности. У нас в классе еще у десятерых нет ни одной отметки. В общем, он ко мне цепляется, потому что я не хихикаю, как некоторые девчонки, над его остротами. А раз он несправедлив, его отметки меня не волнуют.

Инна со мной согласна, у нее тоже в школе бывали двойки. Только не у мужчин-учителей. Она предложила меня поучить улыбаться так, чтобы не иметь двоек у Владимира Ивановича, но я отказалась. По-моему, кокетничать унизительно!

Наверное, я неблагодарна в моем отношении к маме, ведь иногда она делает мне много хорошего. И тогда я ей все прощаю, вьюсь около нее часами. А потом она меня опять заденет — и все вдребезги.