Лариса Исарова - Записки старшеклассницы

Я очень обозлилась. Кто его просил ябедничать?! У Мар-Влады я без всяких просьб и пыль вытирала, и за хлебом бегала, даже пол раз помыла, хотя она и ругалась… А вот дома мне ничего делать не хочется, потому что мама всегда меня шпыняет, ей никогда не нравится, что бы я ни сделала. Она требует, чтобы я даже пол натирала «с любовью».

— Конечно, иногда я срываюсь, бываю с Катькой груб… — донеслось до меня, — но на работе вымотаешься, неприятности, а она огрызнется, вот и ссоримся…

Я вдруг заметила, что отец выглядит много старше своих лет, хотя и старается идти прямо, подтянуто. Выдавали его не седина из-под фуражки, не морщины на шее, а воспаленные глаза, тускневшие, как только он переставал следить за собой.

— А если бы вы рассказали Кате о своих заботах… — начала Мар-Влада: она угадала, что я очень мечтала об этом в детстве, мне так хотелось быть равноправным с мамой человеком. Но меня всегда отправляли спать, когда разговор заходил о серьезных делах.

— Вы напрасно Катю и ее друзей принимаете за сознательных людей, — возмутился папа, — вас подводит акселерация; но хоть вымахали они каланчами, а ума у них не больше.

Отец остановился, закурил, я отскочила подальше, а потом они двинулись вперед, и он продолжал ворчливо:

— Веселенькое дело — перед дочкой распинаться! Тоже мне философ!

Мар-Влада молчала, и он неожиданно вдруг сказал:

— А все-таки Катька молодец! Умеет спорить, это лучше, чем быть киселем. Согласны? Меня отец часто в детстве драл. И за дело, и чтоб настроение сорвать… Даже жалко, что она не парень. Ничего не боится, когда свое мнение имеет…

Мар-Влада все молчала, и мне очень страшно стало, что он мог ей не понравиться. Даже ей я бы не позволила его высмеивать…

Потом они подошли к моему дому, и папа сказал:

— Вон наше окно. Я всегда на него смотрю издали. Возле него Катька занимается вечерами. И сразу на душе спокойнее, когда вижу ее косицы… Она ведь у нас с выбрыками…

Он протянул Мар-Владе руку.

— А вам Катька еще не надоела? Жена хотела ей запретить бегать к вам и морочить голову, так рев был на полдня. Она, к сожалению, плакса…

Мар-Влада вежливо сказала, что мои приходы ее не стесняют. Я два раза потом еще обошла вокруг дома, чтобы не появиться вслед за отцом.

Смутно у меня на душе. Я даже не думала, что отец меня так любит. Но почему он меня часто обижает? Именно он. Неужели трудно меня понять?

Может быть, мне, как и Сороке, стать дрессировщиком животных? С ними у меня отношения куда лучше, чем с людьми. На улице нет собаки, с которой бы я не нашла общий язык. Я протягиваю к ней руку, обязательно ладонью под нос; меня обнюхивают, виляют хвостом, а потом можно гладить и щекотать кого угодно, даже кавказскую овчарку. Я убеждена, что собака чувствует твою симпатию, она понимает, хочешь или не хочешь ты ей зла, она никогда сдуру не будет бросаться и кусаться. А вот Галка меня все время изводит; можно подумать, что я у нее отбила любимого человека. Вздыхает она по Сеньке, а он мне даже с доплатой не нужен.

Сегодня писали контрольную по алгебре. Я знала материал, но хотела только ответ проверить; повернулась к ней, а она так громко: «Я комсомолка и никому списывать не даю!»

Конечно, Владимир Иванович обрадовался и полчаса на мне твист танцевал: «Ах, Змойро, я был о вас лучшего мнения… Ах, оказывается, и вы… Ах, я верил в ваши способности…»

Я терпела долго, минут пять, а потом сказала: «Не надо ханжить! Вы прекрасно знаете, что я не списывала, вам просто приятно меня прорабатывать, благо есть повод…»

И тут он впал в истерику, отправил меня к Иконе, и наша классручка полчаса учила меня уму-разуму.

Наконец я сказала, что раскаиваюсь. Она прямо расцвела, а я пояснила:

«Раскаиваюсь, что всегда говорю правду».

«Ну, это перегиб…»

Но я ее остановила. Я напомнила, как месяц назад меня принимали в комсомол. И на комитете меня спросили, какая у меня общественная работа. Я сказала: политинформатор, и тогда один тип с усами поинтересовался, как меня слушают. Я честно сказала, что не ахти, наших мальчишек только спорт интересует, а девчонок — моды. И меня тут же стали отчитывать, что я не умею увлекать коллектив. А после меня принимали Татку. Она в жизни не делала ни одной политинформации, она вообще бездельница: у нее слабое здоровье, и на это ее мама все валит. А на комитете она сообщила, что тоже делает политинформации, что ее слушают. И пожалуйста, ее похвалили и мне поставили потом ее в пример.

Я ей сказала позже, что это подло: такой торжественный день, а она врала, а Татка только посмеялась и обозвала меня «младенцем-переростком».

Антонина Федоровна выслушала меня с непроницаемым лицом, а потом продолжила свою речь насчет того, что правда украшает жизнь, что комсомольцы не смеют лгать, точно не слышала моего рассказа.

И она считается хорошим классным руководителем: по воспитательной работе наш класс держит первое место…

Рассказала отцу, а он говорит, что есть правда факта и правда дела, которому ты служишь. Надо понимать, что важнее. И вот я сижу и тупо смотрю на бумагу — не понимаю, хоть убейте, в чем разница и как это может быть две правды в наше время?!

Как я хочу щенка, все равно какого, даже дворнягу, даже калеку! Чтобы сейчас сидел или лежал возле меня и сопел от сочувствия…

Сегодня вернулась из колхоза и хочу записать впечатления, а то потом в голове все смешается и самое интересное забуду. Мар-Влада говорит, что мои записки пригодятся мне в будущем, если я когда-нибудь решу стать писательницей, что они — бесценный человеческий документ, который мне во взрослом состоянии не придумать. А как же придумывал Л. Толстой?! Но это лирическое отступление.

По дороге в колхоз в трамвае ели мороженое, хотя было так холодно, что мы посинели, как удавленники. Сенька и мой Сорока очень в бодром темпе раздали все пачки, когда Сова спросила, откуда у них деньги на мороженое. Икона с нами не поехала, и нас поручили Анне Сергеевне, потому что у нее нет классного руководства.

Нам же дали предки деньги на дорогу в колхоз, но это же нелепо — тратить свои деньги, если мы едем работать для государства?!

Сова набрала воздух, чтобы начать ругаться, но Сенька ее успокоил:

— Вас не высадят. На вас и «хорошисток» мы билеты взяли, а всех штраф все равно не заставят платить — нас слишком много…

Сова встала и демонстративно высыпала мелочь в кассу за весь класс, а мы ели мороженое и хихикали, хотя многим было неловко.

Смешная! Никак с нами верного тона не найдет. То орет, то читает нравоучения, а еще моложе Мар-Влады. У нее огромный выпуклый лоб, круглые очки и смешные уши: они приставлены к голове, как у птиц, выше нормального, а она их еще и открывает — вылитая сова, я так и сообщила ребятам, когда мы пришли в химический кабинет…