Анна Броделе - Верность

Юрис достал папиросу. Этой ночью ему, наверно, уже не уснуть, но встать и зажечь лампу тоже не хотелось. И он курил в темноте, невольно блуждая по дорогам воспоминаний. Дороги эти были не очень длинные и далекие, но много пришлось преодолеть на них препятствий, мало выпало светлых, легких минут.

Когда умерла мать, Юрису еще не было и девятнадцати. В тот год он окончил ремесленное училище и в деревню уже не вернулся. Он пошел на завод.

И сразу же пришлось разочароваться. В училище Юрис два года изо дня в день стоял у станка и, стараясь до седьмого пота, учился обрабатывать точнейшие детали. Ох, сколько вначале было неудач и огорчений! Сколько промахов! Понемногу, шаг за шагом, он шел вперед, все чувствительнее и ловче становились пальцы, все острее глаз. Но директора завода это, видимо, мало интересовало.

— Поработай пока на дворе, — распорядился он, — на упаковке.

Юрис успокаивал себя: что поделаешь, заводу не хватает людей. Это ненадолго, самое большее на несколько дней. Никто же не заставит токаря четвертого разряда, на которого государство потратило столько денег, таскать по двору ящики и трубы… Это, конечно, только на время, в худшем случае — на несколько недель. И так Юрис каждое утро ждал, что его позовут в цех, подведут к мастеру и укажут станок.

Но никто не звал. Пошел второй месяц. Юрис уже совсем было отчаялся. В училище ему говорили: «Старайтесь! Вас ждут заводские станки, самая современная техника! Не забывайте, что вы своими руками будете создавать машины будущего». А где же она, эта современная техника? И Юрису вспомнились рассказы мастера Тимма о своем ученичестве: целый год его заставляли подметать пол, бегать за пивом и папиросами, топить печи и колоть дрова. Это было тогда… А почему же теперь?..

Трижды Юрис ходил к директору. Тот всегда был очень занят и всегда торопливо обещал все уладить, но было ясно, что ему и думать некогда о молодом токаре. И когда уже прошла и половина третьего месяца, Юрис отправился в училище, к своему старому мастеру.

Тимм пошел на завод. Неизвестно, как он заставил директора выслушать себя. Из кабинета мастер вышел очень сердитый и коротко сказал Юрису:

— Все в порядке! Только смотри не подкачай!

Старик махнул на прощание рукой и, отвернувшись, все еще возмущаясь, проворчал:

— Равнодушный он, вот что… Ух, какой равнодушный!

Юрис и сам понимал, что ни в коем случае не смеет подкачать, и старался изо всех сил.

И через полгода, перед октябрьскими праздниками на заводской Доске почета появились новые фотографии с надписью «Наши лучшие…» На третьей фотографии слева был Юрис.

Все бы хорошо, только не было дома. Он жил в общежитии, в старом бараке, который напоминал разделенный перегородками сарай. В коридоре пахло плесенью и чем-то кислым. Стены комнаты, когда-то выкрашенные в мутно-зеленый цвет, теперь были обшарпанными, грязными. На потолке во многих местах облупилась штукатурка. Лампочку, свисавшую с потолка, кто-то прикрыл газетной бумагой вместо абажура, и она уже пожелтела.

Неуютно было в этой комнате, и ребята неохотно оставались там. Повалявшись на жестких койках, они уходили в кино, на танцы или просто слонялись по улицам.

— Скучно живем, — сказал однажды щупленький, всегда подвижный Лиепинь, и ребята согласились с ним. Да, скучно… До смерти надоело! Сколько можно так жить?..

— Вы, братцы, ничего не понимаете — ведь это забота о человеке. Конституцию не учили? — оскалив зубы, загоготал на кровати Виктор.

Ребята ничего не ответили. Только старший по комнате, высокий, плечистый юноша с узкими добродушными глазами, бреясь перед зеркальцем, отозвался сквозь зубы:

— Ты, Виктор, и не знаешь, что такое Конституция. У тебя плохая привычка болтать о вещах, в которых ничего не смыслишь.

Юрис тогда с горечью про себя подумал о насмешке Виктора. Почему они в самом деле живут в этой казарме, где даже нет водопровода, где они чувствуют себя не как дома, а как на самом захудалом вокзале? Кто виноват? Неужели никто не виноват? Виктор посмеивается над Конституцией. Нет, Конституция тут ни при чем, виноват человек, который должен претворять в жизнь хорошие идеи Конституции. Если бы директор посмотрел их барак, если бы у него в груди билось отзывчивое, товарищеское сердце, он не спал бы по ночам, пока не перестроил бы жилье для своих рабочих. Но он не думает о людях. Он думает только о плане. В этом его преступление: оно не бросается в глаза, остается часто незаметным, но последствия, как ржавчина, разъедают нашу жизнь. Нет, нельзя не думать о человеке — человек самое главное и решающее!

Человек самым главным и решающим будет и в твоем колхозе, новый председатель. Вот почему ты так взволнован, вот почему тебе не спится.

Нет, неужели он на самом деле не уснет этой ночью? Надо спать! Поспи же немного, сумасшедший! Уже наступает день, он будет нелегким.

Ветви закачались, с ели на ель прыгнула белка, прыгнула и, громко чмокнув, взвилась к верхушке. За ней молнией кинулась другая — взмахнула пышным рыжим хвостом и исчезла в густых ветвях. С шуршанием ударяясь то об одну, то о другую ветку, вниз полетела шишка и мягко упала в сухой мох. А проворных зверьков и след простыл.

Заведующий Домом культуры Карлис Дижбаяр, задрав голову, с улыбкой смотрел на игру белок.

— Ну и чертенята, — сказал он, проводив их взглядом, затем положил на землю удочку, поставил бидон и достал папиросу. Затянувшись несколько раз, он заглянул в бидон. Там, в воде, барахтались два щуренка. Может, стоило бы посидеть еще часок, — солнце только взошло, да ни к чему — на сегодня хватит. Дижбаяр не имел привычки целыми днями пропадать на реке, как некоторые, для кого рыбная ловля — спорт. Он отправлялся на реку только в том случае, когда им с Ливией хотелось полакомиться свежей рыбкой, и довольствовался скромным уловом. Хотя Дижбаяру уже стукнуло пятьдесят и волосы у него были седые, он выглядел очень моложаво. Медный загар лица оттенялся белой рубашкой, зубы — крепкие, а глаза за стеклами очков — живые, веселые.

Большие ели под жарким утренним солнцем пахли смолой. В тени на листиках травы еще прятались редкие капельки росы, точно крохотные серебряные дробинки. Луг кругом был выкошен, но недалеко от леса коса пощадила кустик колокольчиков. Они ярко синели на солнце, словно сделанные из бумаги.

Дижбаяр наклонился и нарвал большой букет чудесных цветов.

Когда он уже дошел до пригорка, с которого виден был Дом культуры, на повороте дороги показалась повозка с молоком. На ней сидел Кришьянис Вилкуп с ближнего хутора «Вилкупы», где размещалась часть колхозного крупного рогатого скота.