Елена Анопова - Блудная дочь возвращается

В этот день съёмки начались значительно позже. Сначала появились в сопровождении Алки невыспавшиеся актёры, задав гримёрам много работы над своими помятыми физиономиями и красными глазами, как у кроликов, в которые пришлось закапывать «Нафтизин» (верное мосфильмовское средство от покраснения глаз). Мы с Зинкой ещё нежились в постели - на грим уходило не меньше часа, и могли себе позволить встать позже гримёров. Дожидаясь своей очереди к зеркалу, к нам, буквально волоча ноги, заявился Серёга Шакуров и, не дожидаясь разрешения, улёгся на Алкину кровать. «Ну, ребята, со мной такое случилось! - начал рассказывать он. - Когда я вошёл в гостиницу, то сразу всех потерял в темноте. Пробираюсь по тёмному коридору к своему номеру, вдруг рядом приоткрывается дверь и кто-то меня силой втягивает внутрь. Ничего не вижу, чувствую - баба! И тащит прямо на кровать! Навалилась на меня, я аж задохнулся! Только тогда понял - Надька Гройсман!» Гройсман была прикреплена к группе в последний момент перед экспедицией в качестве второго режиссёра. Увидели мы её уже в поезде: лет тридцати, очень крупная, с мужскими ухватками и жгучим темпераментом - она в первый же день нашей экспедиции поразила меня. Когда мы приехали в Зеленогорск, нас на время отвели в гостиницу, пока дирекция не разберётся с расселением группы. Воткнули всех в две комнаты: я, Зина, бригадир светотехников (кажется, его звали Борис), Алла Майорова и Надежда Гройсман оказались в одном из номеров, который потом должен был остаться за Надей. Холод был жуткий. На стенах висел иней, пол был просто ледяной. Мы решили согреться и немного выпить. Борис сходил за водкой, и мы все понемногу выпили из одного стакана. Когда очередь дошла до Нади, она налила полный стакан и сказала, что мы все не умеем пить и она нам покажет, как надо! Она разболтала водку в стакане круговыми движениями и, запрокинув голову, просто влила себе всё содержимое в горло. Я сидела разинув рот - так меня поразило увиденное! Целый стакан, не глотая, да ещё баба, а так пьёт! После этого ей стало жарко, она сняла шапку и шарф, при этом на свет появился огромный чёрный хвост, дополнивший густую чёрную чёлку до глаз и внушительный узел на макушке. Густота и чернота волос также произвели на меня впечатление, как и внушительные формы её тела, особенно проявившиеся, когда Надежда переоделась в узкий ситцевый халатик. Надька разомлела и разлеглась на кровати - нам же пришлось всем приткнуться на противоположной. Она позвала к себе Бориса и, чуть отодвинувшись, уступая ему место, предложила облокотиться на свои ноги. Халатик распахнулся, и мы обнаружили, что под ним ничего нет. Я, признаюсь, со смущением наблюдала, как Борина рука потянулась к темневшему углублению между Надькиных ног. Чем дело закончилось, не знаю, так как нас, слава богу, позвали и я с облегчением покинула гостиничный номер. С тех пор у меня создалось определённое мнение о нашем втором режиссёре. (Впоследствии я слышала, что Гройсман, как и многие киношники, уехала в Израиль.)

Так вот Серёжа и попал в лапы этой самой Надежды, почувствовав на себе весь её необузданный темперамент. Мало того, в какой-то момент он схватил её за хвост, и вся великолепная причёска осталась у него в руках, а перед ним, по его рассказу, предстала лысая, как бильярдный шар, голова. Он в ужасе отбросил парик в сторону и голый выскочил из номера. Так его одежда и осталась у Надьки, хорошо, что в собственном номере его ждал игровой костюм, в котором он к нам и пришёл.

Конечно, он расписал всё происшедшее с ним в красках, как и положено хорошему актёру. Мы хохотали до слёз, несмотря на его обиженный вид: он думал, что мы ему посочувствуем, а мы ещё и насмехаемся! Не успел он закончить свой рассказ, как влетела Надька Гройсман с выпученными глазами: она потеряла актёров и жутко испугалась - её обязанностью было следить, чтоб все актёры и группа были вовремя на съёмках. «Слава богу, все на месте!» - обрадовалась она, смущённо, со слоновьим кокетством улыбаясь Сергею, зарывшемуся от страха в подушку. Наверное, он боялся, что она опять бросится на него, такого маленького и беззащитного!

На съёмки мы явились уже к обеду. Я немного волновалась перед встречей с Поповым. Мне было интересно, как он себя поведёт, изменится ли его отношение ко мне, проявит ли он чем-либо себя. Например, Альберт всячески скрывал свои отношения с Зиной, хотя все о них знали: говорил с ней с напускной строгостью и равнодушием. Я не строила никаких планов на будущее и не задумывалась о том, повторится ли предыдущая ночь, просто было немного тревожно, и разбирало любопытство. Я скромно стояла с края площадки около автобуса, где меня, как всегда, тут же окружили люди: Зинка, кто-то из звуковиков и операторской группы. Так было всегда - стоило мне где-нибудь пристроиться, поставив свою корзинку, как тут же образовывался кружок из любителей пообщаться. Эту мою способность притягивать к себе заметил уже на другой картине Миша Туманишвили, в то время ещё второй режиссёр. Приезжая на съёмки, он брал меня за руку и отводил на определённое место, куда тут же подтягивались все незанятые непосредственно у камеры. Так Миша был гарантирован, что никто не попадёт случайно в кадр.

Стою я так у автобуса, а сама исподтишка поглядываю, не появился ли Лёня. Смотрю - приехали на газике втроём с Альбертом и Коропцовым, вышли из машины и стали что-то оживлённо обсуждать, размахивая руками и тряся сценарием.

При этом Попов поминутно оглядывался по сторонам, и, вдруг заметив меня, сначала повернулся спиной к удивлённым собеседникам, а потом направился прямо ко мне, раздвинув в стороны образовавшийся вокруг меня кружок. «Рыженькая, ты забыла у меня свои часы! - радостно сообщил он во всеуслышание, доставая вещественную улику из кармана. - Я тебе их привёз!» Признаться, про часы я совсем забыла, и, конечно, меньше всего ожидала такой непосредственности и такого безразличия к общественному мнению. Даже не нашлась что сказать, кроме: «Спасибо, Леонид Сергеевич!» У всех вытянулись лица, и в наступившей тишине Лёня, как ни в чём не бывало приплясывающей походкой пошёл обратно. Весь день он счастливо смеялся и не отрывал от меня глаз. Остальные переглядывались и шептались. А я! Я делала своё дело, успокаивая себя мыслью: «Я тоже про всех всё знаю, и все вы такие же!» Во всяком случае, особого смущения не испытывала. Зато все ухаживания и визиты разом прекратились - я была занята, и об этом было заявлено во всеуслышанье! Тем более не кем-то, а режиссёром-постановщиком, с которым лучше не связываться.

Съёмки в тот день затянулись до сумерек, и, усталые, мы решили пораньше лечь спать. Даже Алка осталась дома. Попив чайку, мы улеглись в постели и лениво переговаривались под свет настольной лампочки. И вдруг услышали скрежет железа на крыше за окном. «Опять кто-то лезет!» - воскликнула Зинка. - Туши свет!» В темноте мы встали с обеих сторон окна, приготовившись дать отпор: Алка схватила сковороду, я - тяжёлую книгу, а Зинка забилась под одеяло от страха. Тень приблизилась и загородила окно. Распахнулась форточка, и знакомый голос громко прошептал: «Не бойтесь, это я, Лёня Попов!» Через секунду он был внутри, щурясь от зажжённого света, и с извиняющимся видом говорил: «Рыженькая, я за тобой! Я тебя ждал, думал, ты придёшь, пойдём ко мне!» Пришлось мне одеться и идти в гостиницу. «Только не сбегай утром в окно, я буду тебя провожать!» - попросил он. С каждым днём Лёня мне нравился всё больше и больше - ласковый, внимательный. Большие карие глаза, тёмные густые волосы и какой-то особенный изгиб губ - чувственный и немного капризный. Наши с ним отношения продолжались на протяжении всего фильма, хотя с некоторыми перерывами. В Москве у каждого была своя жизнь, и как-то естественно там наши встречи были крайне редки. Не знаю, как для него, но для меня эти разлуки проходили совершенно безболезненно, а каждая новая встреча в экспедиции воспринималась как обновление в отношениях.