Марианна Кожевникова - Простые вещи

Шли дни, сценарий потихоньку выстраивался, хотя Саня знал: он мог быть куда ярче, живее, динамичнее, ведь и жизнь как-никак полна неожиданностей, но Катенька никак не хотела в это поверить… Наконец они поставили точку, и главный начальник Иващенко остался ими доволен, похвалил, сказал, что получил именно то, чего хотел. Зато Саню воротило от привкуса жеваной-пережеваной жвачки. А при мысли, что при такой-то целеустремленности и упорстве Екатерина Прекрасная далеко пойдет, он погружался в тоскливую безнадежность. Не радовали его эти дали и лучезарные перспективы. Напротив, становилось тоскливо. А вернее, скучно. Скучно, когда пригодился только как белка в колесе, а колесо лило воду на чужую мельницу… До чего практичные пошли теперь женщины! Вот и кочки-пригорки среди берез уничтожает вместе с земляникой какая-то деятельная дамочка, приводя фантазии природы в соответствие с выношенным замыслом. Скучно! Скучно на этом свете, господа, — среди бескрылой всеохватывающей женской деятельности! Вот если бы женщины бездействовали, сидели в уголке, улыбались молча — как было бы с ними приятно. Саня и сейчас вспоминал со стесненным сердцем золотистую Фрейю в замшевой курточке и вельветовых брюках. «Что делать, если острый нож упрятан в бархатистость кожи? Руки коснулись осторожно, а боль от боли невтерпеж», — завертелись у него в голове строчки из Лялькиного стихотворения. И на сердце сразу потеплело. Лялька — она совсем другая. У нее есть фантазия, и фантазия у нее работает. На Екатеринах, хоть они и прекрасные, и на Верах свет клином не сошелся. Есть на свете синеглазые Лялечки!

Подумав о Ляльке, Саня вспомнил, что хотел забрать с чердака кое-какие словари, доставшиеся ему по наследству от тети Лизы, Лялькиной матери. Она выучила его французскому языку, и к ней он относился как к матери, а к Ляльке — как к младшей сестре. Ляля и отдала ему оставшиеся после матери книги, избавилась от них с радостью, а заодно временно поместила на Санином чердаке и остальной семейный архив. А где его собственный семейный архив? Тоже лежит в коробках? Или пропал? Или такого вообще не было? Поискать, что ли? Не случайно Саня полюбил историю: прошлое всегда утешительнее настоящего — что пройдет, то будет мило.

Александр Павлович был не из тех, кто долго предается печалям. Жизнь щедро снабжала его разочарованиями, и он притерпелся к ним и привык. Ну одним, ну двумя больше — ничего от этого не меняется…

Саня поднялся с кушетки и подошел к груде сваленного у стенки старья. Интересно, а его деды-прадеды писали письма? Какой у него может быть семейный архив? У Ляли понятно — отцовские статьи, дед тоже был в какой-то области профессором. А у него-то предки чем занимались? Может, и не стоит искать бумажек, а достать бабушкин сундук и покопаться в нем? Бабушка у него была женщина необычная, на взгляд, вроде бы неприметная — невысокая, черты лица мелкие, волосы пушистые, а на деле ведунья-колдунья. Дружила с лесом, всегда в одиночку по грибы ходила и приносила как на заказ: рыжики так рыжики, белые так белые. Травы знала. Животных чувствовала. С любой строптивой коровой, лошадью, даже с козой договориться могла. Ее всегда приглашали, когда не могли с животиной ужиться, и она помогала. Бодливую, гульливую корову с хозяйкой мирила. Брыкливую лошадь утихомиривала. А вот с дедом бабка ругалась, дед охоту и рыбалку любил, а она ни того ни другого не признавала и деда с его трофеями вон гнала. Дед с Санькой жарили рыбу на костерке, и ничего вкуснее этой рыбы Санька не помнит. Саньке вообще-то и бабкин лес, и дедов нравились, а в суть разногласий он как ребенок не вникал. Хотя теперь, наверное, можно было бы и вникнуть… А вот утешения он всегда искал у бабки. Потому что утешать она умела как никто. Интересно, а на этот раз утешит?

Санька снял с сундука стул с узлом, громко чихнул от поднявшейся пыли и вытянул сундук на середину чердака поближе к кушетке. Сундук был невелик, но увесист, и стоило посмотреть, чем он набит.

Сверху лежали вышивки — салфетки, скатерки, полотенца. Какие-то кружевные накидки и бархатное с бисерными вставками платье. Сане стало любопытно — кто же такое носил? Неужели бабушка? Он с трудом мог себе представить бабушку в таком наряде. Одевалась она всегда очень просто, он и не помнил, во что она одевалась. А платье, однако, забавное. Впору все это добро в какой-нибудь музей оттащить. Существуют же музеи быта. Хорошо бы учредить еще и музей нравов.

Однако содержимое сундука уже наскучило Александру Павловичу. Что ему пучеглазые пуговицы, кружева, платочки? Мешочки с лоскутками? Нитки? В шкатулке среди разноцветных мотков Саня углядел маленькую коробочку, раскрыл и увидел перстенек с печаткой. Вот уж к чему Александр был равнодушен, так это к украшениям, не наработалось у него привычки к кольцам. Даже обручальному не повезло, не носил и обручального. Колечко небольшое, скорее всего женское, и запечатывали им письма. Наверняка на печатке голубок с оливковой веткой или сердечко с цветком. Стандарт начала века. Интересно бы письма найти, раз была печатка, которой их запечатывали… Стало быть, есть что искать. Отрадное обещание.

Саня взял колечко в руки и стал рассматривать изображение на синевато-серебристом прозрачном камне. Черт подери, а ведь это герб! Александр Павлович мог поклясться, что в самом деле герб. Вот только изображение слишком мелкое, и лучше бы лупу взять, чтобы хорошенько его рассмотреть. Александр Павлович Иргунов, хоть и писал исторические повести для юношества, знатоком геральдики не был, но все-таки кое-что о гербовых символах знал.

Находка его взволновала. Он быстренько запихнул в сундук тряпье, задвинул сундук обратно в кучу рухляди и побежал вниз, в свою комнату. В голове у него всплыло семейное предание, передавали его неохотно, полунамеками, будто до сих пор стыдились. Саня никогда не вникал в вязь намеков взрослых, они тогда его очень мало занимали. Зато теперь! Если он не ошибался, речь шла о его прабабке с отцовской стороны, которую осчастливил своей любовью барин. Неужели легенда окажется правдой? Неужели можно будет даже установить род, к которому принадлежал этот неведомый человек, их прадед? Может, получится даже найти его портрет?

Александр Павлович почувствовал необычайное волнение. Куда девались безнадежность, безвыходность, только что томившие его с такой неодолимой силой? Он вновь был полон энергии, любопытства, готовности действовать. Изыскания он поведет самостоятельно. Начнет их немедленно. И, предвкушая неизъяснимое удовольствие поисков, Саня нервно потирал руки. Лупа как назло куда-то запропастилась. Он судорожно перерыл все ящики, но так и не нашел. Ладно. Завтра с утра найдется. У него уже так бывало. Однако снова принялся рыться то там, то здесь. Безуспешно. В разгар поисков Александр Павлович зевнул, да так, что на глазах выступили слезы. И тогда окончательно отложил поиски. Спать пора. Пора выспаться. Вся деятельность перекладывалась на завтра. Мысленно он поблагодарил бабушку за нежданный подарок. Вот уж утешила, так утешила, как всегда умела! Пообещал себе в ближайшее время навестить необыкновенную женщину Лялечку, расспросить о прабабке отца и заснул мертвым сном, зажав в кулаке, как ребенок, колечко с серебристо-синим камнем-печаткой.