Шейла Хети - Материнство

Каждый раз, когда я слышу, что у кого-то из друзей появляется ребенок, мне кажется, что меня загоняет в угол, в еще более тесную ловушку, некая грозная сила. Понятно, что дети не могут появляться вечно, но сейчас они низвергаются, словно метеоритный дождь – или что там еще бьет по земле, – оставляя кратеры размером намного больше самих метеоритов. Эти кратеры, они повсюду, они вокруг, и никакой дом не спасет от этих благословенных даров, обращающих тебя в пыль, от этих звездных пылинок, этих тысячефунтовых малюток, нацеленных прямо на землю.

Я всегда думала, что мы – я и мои друзья – вместе идем в одну и ту же страну, бездетную страну, где вместе займемся миллионом дел. Я думала, что наши умы и души слеплены по одному образцу, что они не ждут подходящего случая, чтобы спрыгнуть с корабля, но теперь, когда они покидают меня, я чувствую, что так оно и есть. Я не должна думать, что они бросают меня, но было бы неправильно сказать, что это не ощущается как потеря и что я не боюсь наступающего одиночества. Как я могла считать, что мы все одинаковы? Не потому ли я начала задумываться о ребенке, что плавучая льдина, на которой мы стояли вместе, раскололась и я оказалась на крохотной льдинке, которая, как мне казалось, будет и дальше оставаться огромной, как целый континент? Мне и в голову не приходило, что я останусь на нем одной-единственной. Знаю, я не одна, но как доверять тем немногим, кто еще здесь, после такой ошибки в отношении других? Их массовое дезертирство стало для меня потрясением. Намеревались ли они изначально оставаться на этом бездетном континенте, а потом передумали? Или я ошибалась в них с самого начала?

Весь этот спектакль деторождения возмущает меня. Я вижу в нем отказ от жизни, недостаток любви к нам остальным, миллионам уже живущих сирот. Распахнув объятия, они повернулись к новой жизни, надеясь породить счастье большее, чем их собственное, вместо того чтобы заботиться об уже живущих. Это неправильно, это не по-доброму, когда всюду, куда ни глянь, видишь плачущего малыша, а мои друзья только тем и заняты, что приносят в мир новый свет. Конечно, я рада за них, но мне жаль нас остальных, для которых это радостное дезертирство стало настоящим ударом по зубам. Когда у кого-то появляется ребенок, этот кто-то поворачивается к ребенку. Нас, остальных, бросают на холоде.

Сегодня утром, выйдя в полотенце из душа, я увидела, что Майлз, уже почти одетый, стоит посреди спальни. Он улыбнулся и, танцуя пальцами в воздухе, спел песенку о двух птичках, которые любят меня.

На этой неделе он купил мне красивое пальто, сейчас на ночном столике стоят тюльпаны, и Майлз готовит мне обед, а пока я болела и лежала в постели, принес три шоколадных батончика, шесть бутылок газировки, травяной настой от кашля и настоящее лекарство и нарисовал на стене у кровати много-много сердечек. Кажется, я действительно нашла настоящую любовь.

Прошлой ночью у нас был секс. Так всегда: как только у меня овуляция, Майлз хочет меня трахнуть. В нем будто что-то срабатывает.

Мэри Стоупс, активная участница движения за контроль рождаемости начала двадцатого века, писала, что гетеросексуальные пары неправильно занимаются сексом, подстраиваясь под регулярные ритмы мужского организма, а не под плавающие ритмы женского. Она говорила, что секс следует синхронизировать с женским организмом: во время недели овуляции пары должны заниматься им ежедневно и по нескольку раз в день, а потом воздерживаться в течение месяца. За это время желание постепенно нарастает, а пара имеет возможность сосредоточиться на других задачах. Однажды я предложила это Майлзу, и он согласился, но мы так и не попробовали.

Когда мы, полусонные, занимались сексом посреди ночи, я вдруг испугалась, что Майлз случайно кончит в меня. Надо мной словно нависла угроза приговора к тюремному заключению, чему-то ужасному, что обрушится на нас и изменит все безвозвратно: случится то, чего я не хочу, то, что убьет все надежды. Я даже представила нас обоих над обломками мечты.

Чего я только ни делала, чтобы этого не случилось, – решилась на аборт, пила таблетки, выбирала исключительно мужчин, не желающих иметь детей, избегала тех, кто их хотел… Повсюду есть дети, нуждающиеся в помощи родители, работа, которую требуется сделать, и жизни, причем вовсе не обязательно те, которые мы выбрали бы, если бы начали заново. Весь мир нуждается в материнской заботе и внимании. Мне вовсе не нужно измышлять новую жизнь, чтобы добавить в свою тепла, которое, как мне кажется, дает материнство. Потребность в матери, в заботе и внимании видна везде, и этой матерью можешь быть ты.

На самом деле самое трудное – не быть матерью, отказаться становиться матерью для кого-либо. Не быть матерью – труднее задачи нет. Всегда находится кто-то, кто, почувствовав, что женщина еще не мать, готов встать на пути ее свободы и попытаться обратить ее в мать. Всегда отыщется кто-то – тот или иной мужчина, родители, подруга или друг, – кто остановит ее на сияющей дороге свободы и объявит себя ее ребенком, вынудив стать матерью. Кто постучится в ее дверь в этот раз? Кто возникнет ниоткуда и, не дав пройти, с улыбкой скажет: «Привет, мама!» В мире полно отчаявшихся, одиноких, надломленных, нуждающихся – в вонючих ботинках и вонючих, дырявых носках, – тех, кто хочет, чтобы ты подбирала им витамины, кому на каждом повороте нужен твой совет, кто просто хочет болтать или выпивать и кто соблазняет тебя занять место их матери. Понять, что происходит, трудно; и прежде чем ты успеваешь догадаться, глядь – оно уже случилось.

Большинство женских проблем в том, что мы не уделяем себе достаточно времени и пространства. Или нам этого не позволяют. Мы втискиваемся в те моменты, что выкроили для себя, или в те, что нам позволили. Мы не растягиваемся расслабленно во времени, а выделяем себе крохотные кармашки времени, в которых и существуем, скупо довольствуясь малым. Мы позволяем толкать нас и давить. Когда доходит до пространства и времени, мы обделяем себя и тем, и другим. Но разве наличие ребенка не ведет к самому прискорбному ограничению себя в пространстве и времени? Наличие ребенка обращает импульс не давать себе ничего в добродетель. Есть в последнюю очередь, довольствоваться тесным уголком в надежде, что тебя полюбят, – исключительно женский акт самоотречения. Добродетельная скаредность по отношению к себе самой в обмен на любовь – заведя детей, ты быстро приучишь себя к этому.

Я хочу занять как можно больше пространства во времени, вытягиваться во весь рост и совершать бесцельные прогулки, позволять себе часто и подолгу бездельничать, пренебрегать обязательствами, никому не отвечать, никому не угождать, быть невежливой и заставлять всех ждать, не стараться завоевать чье-то расположение и не любезничать со всеми из страха, что меня вышвырнут из общества, если я не буду жить робко и опасливо, как хорошая служанка.