Чимаманда Адичи - Лиловый цветок гибискуса

Выезжая из ворот, папа начал чтение молитвы Розария. Он остановился после первого десятка, чтобы мама могла продолжить следующими десятью молитвами «Радуйся, Мария». Следующие десять молитв читал Джаджа, а потом пришла моя очередь.

Папа ехал медленно. Шоссе было однополосным, поэтому он не обгонял попутные грузовики, бормоча, что дороги сейчас небезопасны и что люди из Абуджа разворовали и растратили деньги, предназначавшиеся для расширения трассы. Другие машины гудели нам и вырывались вперед, и некоторые были так загружены рождественскими упаковками с бататом, рисом и напитками, что их днища почти касались дороги.

На Девятой миле папа остановился, чтобы купить хлеб и okpa [33] Угощение из бобовой муки и перца ( игбо ). . Нашу машину окружили торговцы, они совали в окна вареные яйца, жареные орехи кешью, кипяченую воду, крича: «Купите у меня! Купите у меня! Я продам по хорошей цене!» или «Посмотрите на меня! Я — именно тот, кого вы ищете!».

Хоть папа и купил только хлеб и okpa , завернутое в горячие банановые листья, он дал каждому из торговцев по купюре в двадцать найра, и их крики «Спасибо!» и «Благослови вас Господь!» звенели в моих ушах, пока мы не добрались до Аббы.

Пропустить маленький зеленый указатель «Добро пожаловать в Аббу», установленный перед съездом с шоссе, не состаляло труда, но отец уверенно свернул на грунтовую дорогу. Дальше мы ехали под скрежет, который днище «Мерседеса» издавало при соприкосновении с разбитой, спекшейся под солнцем поверхностью. Люди, попадавшиеся нам на дороге, радостно махали руками и называли папу Omelora [34] Тот, кто много делает для людей ( игбо ). . Глиняные хижины с соломенными кровлями соседствовали с трехэтажными особняками, прятавшимися за нарядными железными воротами, дети, в штанах или в одних майках, а то и просто голые, играли сдувшимися футбольными мячами, мужчины сидели на скамейках под деревьями, попивая пальмовое вино из коровьих рогов и мутных стеклянных кружек. Когда мы добрались до широких черных ворот нашего дома, машина была покрыта толстым слоем пыли. Три старика, болтавших друг с другом в тени одинокого хлебного дерева, приветсвовали нас бодрыми криками:

— Nno пи! Nno пи! [35] Добро пожаловать, с возвращением! ( игбо ). С возвращением! Мы обязательно зайдем, только немного позже!

Привратники распахнули ворота.

— Благодарю тебя, Господи, за гладкую дорогу и благополучное прибытие! — сказал папа, въехав во двор и осенив себя крестным знамением.

— Аминь! — отозвались мы.

Дом, милый дом. Я, в который уже раз, не смогла сдержать восхищения: четыре этажа белого великолепия, перед фасадом — дивный фонтан, окруженный кокосовыми пальмами, в палисаднике — апельсиновые деревья. Три пацаненка бросились во двор, чтобы поздороваться с папой. Они бежали за машинами два или три квартала.

— Omelora! Добрый день, господин! — хором кричали они. Их единственной одеждой были шорты, а животы формой и размером напоминали небольшие надувные шарики.

— Kedu пи? Как поживаете? — папа, доставая купюры из пачки, еле вмещавщейся в бумажник, выдал каждому по десять найра. — Бегите и передайте мое приветствие родителям! Но обязательно покажите им эти деньги.

— Да, господин! Спасибо, господин! — и мальчишки, заливаясь громким смехом, скрылись за воротами.

Кевин и Сандэй разгружали продукты, мы с Джаджа вытаскивали чемоданы из «Мерседеса», а мама с Сиси пошли на задний двор устанавливать треногу для чугунных котлов. Для нас предназначены газовые горелки на кухне внутри дома, а там будут готовить еду — рис и рагу — для гостей. Котлы были такими большими, что вместили бы целого козла. Мама и Сиси почти не готовили сами: они следили за тем, чтобы в блюда добавили достаточно соли и бульонных кубиков «Магги» и чтобы хватало посуды, а женщины, ставшие членами нашей семьи по браку или по узам крови, приходили и делали всю основную работу. Они говорили, что мама должна отдохнуть от напряженной жизни в городе. И каждый год они забирали с собой то, что не было съедено: жирные куски мяса, рис, фасоль, бутылки с содовой и пивом. Мы могли накормить всю деревню на Рождество, причем так, чтобы никто не ушел голодным и не выпившим «в разумной мере», как говорил отец. В конце концов, не зря же его называли omelora — «Тот, кто много делает для людей». Но в праздничные дни не только папа принимал гостей: жители деревни заходили во все дома, к которым вели большие ворота, и иногда они брали с собой пластиковые контейнеры с крышками. Это же было Рождество.

Мама поднялась к нам, когда мы с Джаджа распаковывали вещи:

— Приехал Адэ Кокер с семьей. Они направляются в Лагос, но Адэ хочется пожелать нам счастливого Рождества. Спуститесь и поздоровайтесь с ними.

Редактор папиной газеты был невысоким, круглым, смешливым человеком. Каждый раз встречая его, я пыталась представить, как он сидит за столом и пишет статьи для «Стандарта», как он сопротивляется солдатам, но у меня ничего не получалось: Адэ Кокер был похож на пупса, на симпатичную мягкую куклу с замершей на губах ласковой улыбкой и ямочками на щеках. Даже его очки казались кукольными: стекла в белой пластиковой оправе выглядели толще оконных и отливали странным голубоватым светом. Когда мы вошли, он подбрасывал в воздух круглую и почти идеальную копию самого себя. Рядом стояла его маленькая дочка и просила подбросить ее тоже.

— Джаджа, Камбили, как поживаете? — спросил Адэ. Мы не успели ответить, как он залился смехом, мотнув головой в сторону малыша:

— Слышали примету: чем выше подбрасываешь ребенка, когда он мал, тем выше он взлетит, когда станет взрослым!

Ребенок гулил, показывая беззубые десны, и тянулся к очкам отца. Адэ Кокер запрокинул голову и снова подбросил сына.

Его жена, Йеванда, обняла нас, спросила, как мы поживаем, затем игриво шлепнула Адэ по плечу и забрала у него малыша. Я смотрела на нее, пытаясь вытряхнуть из памяти вечер, когда слышала ее рыдания, ее захлебывающийся крик.

— Вам нравится бывать в деревне? — спросил нас Адэ Кокер.

Мы с Джаджа одновременно взглянули на папу, который сидел на диване и с улыбкой просматривал рождественские открытки.

— Да, — ответили мы.

— Да? Вам нравится приезжать в буш? — Адэ театрально расширил глаза. — У вас тут есть друзья?

— Нет, — сказали мы с Джаджа.

— Тогда что вы делаете на этой окраине мире? — не унимался он.

Мы с Джаджа молча улыбались в ответ.

— Они всегда такие тихие и вежливые, — Адэ Кокер повернулся к отцу.

— Просто они не похожи на современных нахальных детей, которые не знают достойного воспитания и страха Божьего, — отозвался папа, и я была уверена, что за улыбкой на его губах и светом в глазах скрывается гордость за нас.