Чимаманда Адичи - Лиловый цветок гибискуса

— Когда сюда пришли миссионеры, они не сочли имена игбо достойными и настояли на том, чтобы люди принимали крещение с английскими именами. Разве нам не стоит сделать следующий шаг?

— Сейчас все иначе. Не надо впутывать сюда вопросы, которые здесь не нужны, — спокойно сказал отец Амади. — Никому не приходится пользоваться этим именем. Посмотри на меня. Я всегда носил свое имя на игбо, но я был крещен как Михаил, а конфирмацию проходил как Виктор.

Тетушка Ифеома подняла глаза с бумаг, которые она заполняла, и сказала:

— Амака, ngwa , выбери имя и не мешай отцу Амади заниматься своей работой.

— Но тогда какой в этом смысл? — сказала Амака отцу Амади, будто и не слыша слов матери. — Выходит, церковь заявляет, что только английское имя сделает твою конфимацию достоверной. Но смотрите, Чимака значит «Бог прекрасен», Чима — «Бог всезнающ», Чебука — «Бог велик». Разве эти имена не прославляют Господа, так же как Павел, Петр и Симон?

Тетушка Ифеома начинала сердиться. Я поняла это по тому, как резко стал звучать ее голос.

— O gini ? [142] В чем дело? ( игбо ). Тебе не обязательно доказывать свое не имеющее отношения к делу мнение здесь! Сделай то, что тебе сказано, и пройди конфирмацию. Тебя никто не заставляет принять и использовать это имя!

Но Амака отказалась.

— Ekwerom , — сказала она матери. — Я не согласна.

А потом она ушла в свою комнату и включила музыку так громко, что тетушка Ифеома постучала к ней в дверь и прокричала, что та напросится на оплеуху, если немедленно не сделает магнитофон тише. Амака убавила громкость. Отец Амади уехал с несколько озадаченной улыбкой.

В тот вечер, после того как все успокоились, мы поужинали вместе, но обычного веселья за столом как не бывало.

А в следующее воскресенье Амака не присоединилась к молодым людям, пришедшим в церковь в белых одеждах и с зажженными свечами в сложенных газетах, чтобы защитить руки от плавящегося воска. У каждого к одежде был прикреплен листок бумаги с именем. Павел. Мария. Яков. Вероника. Девочки выглядели невестами, и я вспомнила свою собственную конфирмацию, после которой папа сказал мне, что я — невеста Христова. А я очень удивилась, потому что точно знала, что невеста Христова — это церковь.

Тетушка Ифеома захотела съездить на паломничество в Аокпе. Она сказала, что не знает, почему ей это пришло в голову. Возможно, причиной тому была мысль, что она может отсюда надолго уехать. Мы с Амакой согласились поехать с ней, а Джаджа отказался и с тех пор хранил полное молчание, будто проверял, кто посмеет спросить его о причинах такого решения. Обиора подумал и сообщил, что тогда он тоже останется и присмотрит за Чимой. Тетушка Ифеома отнеслась к этому спокойно. Она улыбнулась и сказала, что раз с нами не будет мужчины, она попросит отца Амади сопроводить нас.

— Если он согласится, я превращусь в летучую мышь, — заявила Амака.

Но он действительно согласился. Когда тетушка повесила трубку после разговора с отцом Амади и сказала, что он составит нам компанию, Амака воскликнула:

— Это все из-за Камбили. Он бы никогда не поехал туда, если бы не Камбили.

Тетушка Ифеома отвезла нас в пыльную деревушку в двух часах езды от Нсукки. Я сидела на заднем сиденье вместе с отцом Амади, отделенная от него только пустым пространством посередине. Они с Амакой пели, дорога извивалась, увлекая машину за собой, а я представляла, что мы танцуем. Иногда я присоединялась к пению, а иногда сидела тихо, слушала и размышляла, каково бы это было, если бы я подвинулась к нему ближе и положила голову ему на плечо.

Когда мы наконец свернули на грунтовую дорогу с написанным от руки объявлением «Добро пожаловать в Аокпе, землю чудес», то поняли, что попали на невообразимый базар. Сотни машин — многие с кривоватыми надписями «Католическое паломничество» — заполонили улочки крохотной деревушки, по которой, по словам тетушки Ифеомы, никогда не проезжало больше десяти машин сразу, пока одной местной девушке не стали приходить видения Красивой женщины. Людей вокруг было так много, что чужие запахи уже не воспринимались как чуждые. Женщины падали на колени. Мужчины кричали молитвы. Стучали бусины четок. Люди показывали руками и кричали: «Смотрите! Смотрите! Там, на дереве, это Богородица!» Другие указывали на сияющее солнце и говорили: «Вон она!»

Мы стояли под огромным делониксом. Он был весь усыпан цветами, свешивавшимися с широких ветвей, а землю под ним покрывал ковер из лепестков цвета пламени. Когда девушку, которая видела Богородицу, вывели к людям, делоникс покачнулся и потоком обрушил вниз лепестки. Девушка была худенькой и серьезной, одетой в белое, от возбужденных поклонников ее охраняли несколько сильных мужчин. Не успела она пройти мимо нас, как остальные деревья, стоявшие поблизости, начали качаться с пугающей силой, будто кто-то их тряс. Ленты, натянутые, чтобы обозначить границы зоны видений, тоже задрожали. А ветра не было. Солнце стало белым, цветом и формой оно напомнило мне просвиру при причастии. А потом я увидела ее, Благословенную деву: образ на бледном солнце, красный отблеск на тыльной стороне моей ладони, улыбку на лице опоясанного четками мужчины, касавшегося меня рукавом. Она была везде.

Мне хотелось остаться здесь подольше, но тетушка сказала, что нам пора ехать, потому что мы рискуем застрять здесь, если дождемся общего отъезда. У торговцев, которых мы встретили по пути к машине, она купила четки, наплечники и маленький сосуд со святой водой.

— Не важно, видели мы Богородицу или нет, — сказала Амака, садясь в машину. — Аокпе всегда будет для нас особенным местом, потому что благодаря ему Камбили и Джаджа впервые побывали в Нсукке.

— Значит ли это, что ты не веришь в эти явления? — спросил отец Амади, и в его голосе слышалась улыбка.

— Нет, я этого не говорила, — ответила Амака. — А вот вы, вы верите?

Отец Амади ничего не ответил, сделав вид, что его больше всего занимает выдворение из машины надоедливой мухи.

— А я почувствовала присутствие Благословенной девы. Почувствовала, и все, — выпалила я. Как может человек не уверовать после всего, что мы там видели? Или они не видели и не чувствовали всего этого?

Отец Амади повернулся и стал внимательно на меня смотреть. Я заметила это краем глаза. Он мягко улыбался. Тетушка Ифеома бросила на меня взгляд, а потом снова вернулась к дороге.

— Камбили права, — сказала она. — Там происходит что-то божественное.

Отец Амади отправился прощаться с семьями, живущими на территории университета. И взял меня с собой. Многие дети преподавателей льнули к нему, прижимались покрепче, будто надеялись удержать его, не дать уехать из Нсукки. Мы почти не разговаривали, но пели песни на игбо, которые были записаны на его кассете. И одна из них, Abum onye n’uwa, onye kambu n’uwa , настолько размягчила мой язык, что, когда мы сели в его машину, я сказала: