Вацлав Михальский - Мир тесен

Они вышли на улицу и шли несколько минут молча. Оля откинула со лба вьющуюся прядь, сжала виски.

— Борис, — начала она, — этому надо положить конец. Ты сам, только сам должен объяснить Боре, что обязанности отца тебе не под силу, что нам лучше уехать. Это будет лучше для всех и, в первую очередь, для Бори. Но ты всё это должен объяснить ему сам, иначе он никому не поверит. Вот ты его убеждаешь, что вашему счастью мешают «некоторые люди», а ты подумал, что будет с ним, если мы уедем?

— Ты могла бы и остаться.

— Я-то тебе зачем?

— Не мне, а Боре, смешался Борис. — Вообще семья…

— Семья — усмехнулась Оля, — как у тебя язык поворачивается. Прошу тебя, верни нам прежний покой, убеди Борю, что нам всем надо уехать домой.

— Этого я делать не буду! — крикнул Борис, останавливаясь посреди улицы. — Как бы тебе и твоему рыжему бугаю ни хотелось, не буду! Уезжайте! Скатертью дорога! Мы и одни, без вас, проживем!

Оля повернулась и быстро пошла к дому. Она поняла, что искать и находить выход ей надо самой. Фёдор молчит. Не знаешь, что у него на душе… Но Фёдор в деле с Борей не помощник… И тут Оля подумала о Славе. Слава и Олежка. Вот её помощники.

— Боря, — сказал она сыну, — Боря, мы больше не можем здесь оставаться, нам надо ехать домой. Посмотри, как баба Катя похудела, и мне трудно. Мы же с твоим отцом — чужие люди. Наверно поэтому твой отец и пить начал, мы ему мешаем, портим жизнь, так делать нельзя, понимаешь? Будет лучше, если мы все уедем домой.

Боря долго молчал, потом сосредоточенно глянул на мать, сказал:

— Ты не обижайся, я останусь с папой. Он — несчастный, один, а вас вон сколько: ты, баба Катя, Олежка, — он посмотрел на Ольгу вопросительно и добавил, — дядя Федя?

— Да, и дядя Федя, — утвердительно кивнула Оля.

— Я останусь с папой, — сказал Боря и простодушно признался, — папа давно этого хочет.

«Что ж, значит нужно пережить ещё один эксперимент, — подумала Оля, сжимая виски. — Значит, надо Бориса и Борю оставить один на один?» — Сердце её замирало от ужаса: а вдруг Борис выдержит испытание?!

Еще в день приезда Фёдора на стройку жена начальника участка кабель-крана, работавшая в отделе кадров управления, сказала о Фёдоре своему мужу:

— Ты заместителя ищешь, там приехал какой-то человек. Устроился бетонщиком, а сам мастер электро-механического завода. В трудовой книжке штук двадцать благодарностей, ордена, видно, хороший специалист.

Начальнику участка кабель-крана было уже за пятьдесят, он много работал на великих сибирских реках и за рубежом и был так искренне предан делу, что не счел для себя унизительным разыскать Федора в общежитии и предложить ему вакантное место.

— Грех вам в бетонщики идти с вашей квалификацией. Вы мне позарез нужны.

Фёдор работал со всевозможными электрическими механизмами с четырнадцати лет и был знатоком своего дела. Начальник участка понял это, едва они обмолвились десятком замечаний по поводу кабель-крана. Он не сомневался, что Фёдор ухватится за его предложение, и уже прикидывал в уме, как хорошо пойдёт, покатится теперь работа при таком «заме».

— Спасибо, — сказал Фёдор, — останусь в бетонщиках.

— Да как же так?! Да в чём дело?

— Извините. Эта работа меня больше устраивает…

— Какой-то смурной парень, что ты мне в «замы» сватала, — сказал начальник участка вечером своей жене, — а мастер, видать, экстра. Поживём, увидим, я от него не отстану.

Когда работа по вырубке шестого блока была в самом разгаре, Федор неожиданно согласился перейти на кабель-кран, но не заместителем начальника участка, а старшим машинистом смены.

— Пообвыкну, почувствую машину, а там посмотрим, — сказал он начальнику.

Слава очень обрадовался этой перемене в жизни Федора и сразу же попросил:

— А вы покажете мне кабель-кран? Я там еще ни разу не был.

— Можно, — буркнул Федор, — завтра я в утренней смене. Приходи.

На другой день, когда Слава сказал в редакции, что идет на кабель-кран, Смирнов дал ему задание:

— Заодно, старик, накатай лирический репортажик. Мы по кабель-крану давно ничего не давали.

У Славы был редкий дар: когда ему нужно было что-то запомнить для будущей статьи, в нем словно сразу включались магнитофон и кинокамера. И что бы он в это время ни говорил, что бы ни делал, эти аппараты стрекотали в нем сами по себе с той четкостью, на которую и способны только механизмы.

Вот и сейчас, разговаривая с Фёдором, осматривая его новые владения, Слава включил свою «аппаратуру», и будущий репортаж уже писался сам по себе…

«Обыкновенные подъемные краны по сравнению с ним жалкие лилипуты. Представьте себе махину высотой с шестнадцатиэтажный дом и длиной в целый квартал (сто сорок метров). На эстакаду вас поднимает скоростной лифт, люди внизу становятся с каждым мгновением все меньше и меньше.

— Стоп. Приехали, — говорит старший машинист смены Фёдор Кузнецов, и мы выходим на стальную площадку, напоминающую мост. Сплошь видны большие шестигранные гайки, словно шляпки грибов.

— Сколько здесь гаек?

— Триста пятьдесят тысяч, — говорит Фёдор, — впервые в стране эстакада собрана на высокопрочных болтах. Триста пятьдесят тысяч болтов, триста пятьдесят тысяч гаек — и все затянуты вручную. Сначала пневматическим гайковертом, а потом вручную тарировочным ключом. В этот ключ вмонтирован динамометр. По расчету при рычаге в один метр гайку надо заворачивать с усилием в сто девять килограммов. Ни больше ни меньше. Если не довернуть — все разболтается, если применить большее усилие — будут рваться болты.

В машинном отделении страшный гул и скрежет, рубчатый металлический пол под ногами дрожит мелкой дрожью. Вращаются огромные, чуть ли не в два человеческих роста, красные литые маховики лебедок, бегут тросы. Ревут, похожие на слонят, голубые корпуса агрегатов, преобразующих переменный ток в постоянный. Высоко на щите силового управления, как на широкоформатном экране, горят красные лампочки. Разговаривать здесь невозможно, и мы не задерживаемся — все равно мне не понять хитросплетения механизмов.

Входим в кабину пульта управления. Федор садится за рычаги, курит, стряхивает пепел в выставленную шибку кабины, похожей на веранду.

— Фёдор, как меня слышишь? Прием, — неожиданно раздается голос из рации.

— Хорошо тебя слышу, хорошо, что хотел?

— Куда ты опустил щиты, которые должны идти к Лысцову?

— Они там, в котловане.

— Что у вас стряслось? — врывается в эфир женский голос.

— Аня, где находятся щиты? — спрашивает в микрофон Федор.

— Здесь, на стошестидесятой отметке.

— В блоке или где?

— Рядом с блоком.

— Роман, щиты находятся на стошестидесятой, рядом с блоком. Как понял? Приём.