Вацлав Михальский - Мир тесен

Фёдор подбежал к ближней яблоне и, выгнув спину, стал точить о её ствол когти. Иван Иванович опустил правнука наземь, держал его за руку. Выгибаясь, Фёдор глядел на Петра Ивановича зелёным пронзительным глазом. Петр Иванович бросил руку прадеда и… раз! два! три! зашагал к Фёдору. И всё вокруг переменилось, ожило: яблони протянули на помощь мальчику свои ветви, снег расстелился на его пути снежинка к снежинке, маленькое зимнее солнце плясало от удовольствия, видя, как Петр Иванович делает свои первые неуверенные шаги по земле.

— Вперед! Вперед, Петр Иваныч! — восторженно хрипел прадед.

Петр Иванович оглянулся на него и тут же шлепнулся.

— Вперед, Петр Иваныч! — приплясывал от радости старик. Правнук встал на четвереньки, оторвал руки от земли, выпрямился во весь рост и сделал следующий шаг вперед.

Наверное, мой отец отогнул двумя пальцами край одеяла, прикрывавший маленькое личико от непогоды и неловко ткнулся в него губами. Выпрямился, погрозил мне пальцем:

— Смотри, маму слушайся! — и резко отвернувшись от нас, опустив голову, вошёл в ворота призывного пункта.

Десятки раз входила моя мать в эти ворота — здесь были прежде курсы по подготовке в институт, на которых она занималась. Сейчас эти ворота оказались для неё за семью печатями.

Напрасно ждала она того момента, когда ворота раскроются и новобранцев поведут на вокзал.

— Они сегодня не поедут! Сегодня не будет отправки! — разнесся слух среди провожающих. Толпа стала быстро таять и вскоре остались только мы с матерью.

На столбах вдоль по чёрной улице зажглись электрические лампочки. Начиналась метель.

Мама очень замерзла.

Наконец за воротами раздались команды…

Мой отец шёл правофланговым в одном из первых рядов колонны. Он миновал маму, отчужденный, как будто никогда и не принадлежавший ей, прочно слившийся с массой новобранцев.

Она окликнула его.

Он поскользнулся и едва не упал.

— Ты-ы… Иди домой! Нас ведут на сортировочную, это семь километров!

Но она не вслушивалась в его слова, она бежала следом и скоро поравнялась с той шеренгой, в которой шагал мой отец.

Новобранцы глазели на неё с интересом и завидовали моему отцу, потому что она была красива, а в темноте и кружении снега, при неверном свете фонарей, под мерный скрип шагов по мерзлой дороге, казалась ещё красивее, чем была на самом деле.

— Да, выйди ты! Выдь! Потом нагонишь! — советовали отцу соседи.

Он шагнул из колонны, обнял нас и замер: прикрывая руками, и грудью, и фибровым чемоданчиком от ветра и холода, словно отдавая нам всё своё тепло, всю жизнь, как будто желая оградить нас от зла и несчастья на много лет вперед.

— Не отставать! — хлестнул вдоль мглистой улицы окрик.

Отец вздрогнул и, почти оттолкнув от себя мать, побежал за колонной.

Вдруг он остановился.

— Ключ! Я чуть не унес ключ! — и он бросил что-то по накатанной, обмерзшей дороге.

В лихорадочно желтом электрическом свете, в кружении снега, как будто в бреду, скользнул к её ногам ключ. Она машинально присела, подняла его, сунула в карман пальто — всё это проделала, не отрывая глаз от моего отца, вернее от той точки, которая была им в удаляющейся массе колонны. Когда эта точка растворилась во мгле, она перехватила меня поудобнее и побежала следом.

Я проснулся. Не обращая внимания на мой плач, рискуя разбиться на обледенелой мостовой, она бежала и бежала за колонной.

Я плакал всё сильнее.

Она догнала последние ряды новобранцев.

— Стой! — преградил ей дорогу пожилой усатый военный — один из тех, что сопровождали колонну. — Куда бежишь? Младенца пожалей!

И тут, как будто вату вынули из её ушей — она услышала, как дует со свистом ветер, как шуршит и стрекочет снежная крупа по жестяному колпаку над электрической лампочкой на столбе. Она успела в этот короткий миг подумать о том, что снег вьётся на свету, как летом мотыльки, и услышала, как пронзительно ору я.

Как этот плач, как этот младенчески-тонкий крик сквозь ветер, и снег, и мглу летел над колонной и, тревожа всех, бил без промаха в сердце моего отца, так и душа моей матери пронеслась над этим, чёрно-седым, в жёлтом накрапе фонарей, холодным пространством, натянулась, как струна, между мужем и сыном… но мой отец сделал ещё шаг вперёд и струна оборвалась у его ног, со звоном скручиваясь ко мне, к сыну, к тому концу, что был закреплен намертво.

Мать повернулась и пошла домой…

Похожая на мертвую, она лежала на кровати в пальто, в платке, в оттаявших мокрых ботинках.

В комнате становилось всё холоднее, от дыхания шёл пар, на окнах намерзли мохнатые снежные розы, будто прощальный букет. Она не знала тогда, что отцвело её женское счастье, что никогда уже не встретит она моего отца, уставшего и весёлого, не согреет ему воды умыться, не даст чистую рубашку, не накормит его любимыми варениками с картошкой.

Не ведала она, что встала отныне в долгую шеренгу святых и горьких российских вдов, что отныне и навсегда вечным спутником ей будет одиночество. Что только во сне ей теперь встречаться с моим отцом, что каждый вечер, ложась спать, она будет шептать, как молитву, как заклинание:

— Приснись… приснись!

В молодости он снился ей часто, почти каждую ночь, и, просыпаясь, в самые первые, подсознательные мгновения, она испытывала такое острое счастье, что по щекам её катились слёзы. Но с годами мой отец снился ей всё реже и реже. А потом пришёл неумолимый и постылый год, когда она забыла день второго декабря — день, когда она проводила его на войну, день, когда они виделись в последний раз. Забыла и спохватилась только через неделю, спохватилась и горько заплакала от безысходности и тоски…

А через много лет я, её сын, прочёл ей однажды, раскрыв том Истории Великой Отечественной войны:

— «… на каждый погонный метр фронта ежеминутно приходилось пять пуль».

А мама посмотрела на меня внимательно, как на мало знакомого человека, и сказала:

— Господи, ты уже старше его на шесть лет.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.