Натали Азуле - Тит Беренику не любил

Идет вверх по склону, но ему все кажется, что монахини — там, внизу, у него за спиной, их платья задевают каменные плиты, и слышится неясный гул молитв. Иной раз он, не выдержав, несется вниз — никого, тишина. Так досадно, но он закрывает глаза, впивает тишину, как свежий воздух, и блаженно улыбается.

Мать его умерла, когда ему было два года. А вскоре за ней и отец. Он их совсем не помнит. Скорее помнит разных женщин из Ферте [12] Город Ла-Ферте-Милон, где в 1639 году родился Жан Расин. , которые его голубили, заботились о нем, обжигали горячим дыханием его щеку. А среди них — свою молоденькую тетушку [13] Агнесса Демулен (1616–1700) — тетка Расина по материнской линии. В 1642 году она вступила в монастырь Пор-Рояль и приняла имя Агнессы де Сент-Текль, а в 1690 году стала аббатисой. ; бывало, она подзывала его, он прижимался головой к ее плечу. Его волосы мешались с ее мягкими кудрями, звуки ее голоса вились вокруг него, из них сплетался кокон, в котором ему было так уютно, и можно было обойтись без слов, ведь она была рядом и умела высказать за него все его нужды и желания — так продолжалось до тех пор, пока однажды она не склонилась к нему с горестным лицом. Ее голос срывался, но он понял по движению губ: она уходит, покидает его. Обняв его чуть крепче, чем обычно, она поднялась и исчезла. В потемках он как будто разглядел, что ее губы сложились в два коротких слога «мне жаль», но, может статься, она пыталась вымолвить что-то другое. Он спросит у нее потом, когда опять увидит, ведь это же сюда, в Пор-Рояль-де-Шан, она уехала, когда рассталась с ним, как до нее все остальные: бабушка, двоюродные братья. Пройдет немного лет, и его пошлют туда же, в школу, где, как считалось, юным господам давали превосходное образование.

Попав в Пор-Рояль, он с огорчением узнал, что ее уже нет, ее с другими сестрами отправили в Париж на время, пока просохнут кельи. Но она же вернется, и у них тут, в лощине, появится новый дом. Он сказал бы, что целыми днями только и делал, что ждал ее, если бы тоска и нетерпение не рассеялись, с тех пор как он открыл грамматику.

Именами собственными называются те, что обозначают единичное: например, слово «Сократ», относящееся к некоему философу, которого звали Сократом, или слово «Париж», относящееся к городу Парижу. А именами нарицательными — те, что обозначают общие, родовые понятия, как, например, слово «человек», относящееся ко всем людям вообще, или слова «лев», «собака», «лошадь» — говорит Лансло [14] Клод Лансло (1615–1695) — французский филолог и богослов, один из авторов знаменитой «Грамматики Пор-Рояля». Учитель Расина. Он был главным организатором янсенистских школ и основателем новой педагогической системы, применявшейся в них. Лансло создал «Новый метод для легкого и быстрого изучения латинского языка», который распространил и на другие языки. .

Жан слушает урок, как объяснение мироустройства, простое и ясное.

Он все записывает. Ему по нраву непреложность правил, он к ней питает глубочайшее почтение. Правила определяют, разделяют и повелевают. Голос учителя бархатный, задушевный. Грамматика изливается на него, словно любовные заклинания, которые ему милее и полезнее всех проповедей, вместе взятых.

Жану десять лет. Это его первая осень в Пор-Рояль-де-Шан. Он неотрывно смотрит, как блестят распаханные борозды — коричневые на зеленом. Никогда прежде не видел он пашню так близко. Земля блестит под солнцем так, что кажется чуть ли не красной. Как дивно сочетаются красное и зеленое! Так и просится на картину, думает он, хотя не видел никаких других картин, кроме насупленных портретов, украшающих стены столовой. Наверняка какой-нибудь художник пожелал бы запечатлеть это многозначительное двуцветье — в нем отражается естественный круговорот земледелия, посевы, всходы, природа, человеческий труд. Такой же жирный блеск бывает иногда у крови, говорит ему Амон [15] Жан Амон (1618–1687) — французский медик, янсенист, в 1630 году поселился в Пор-Рояль-де-Шан, первое время был там садовником, затем стал врачом. Преподавал в Малой школе. , она меняет цвет в зависимости от того, из какой части тела ее извлекают.

Будь я художником, решился высказаться Жан, я бы нарисовал этот контраст, нарисовал бы землю красной.

Красная кровь, а пашня коричневая, отвечал Амон, не следует менять извечные понятия, дарованные людям Богом; это источник смуты.

Жан кивает. Но думает — жаль. Будь он художником, он бы осмелился написать пашню кроваво-красной.

Амону за тридцать. Он медик, но, пока место лекаря занято, работал в аббатстве садовником. Его тоже зовут Жан, но ни один из них двоих не называл другого по имени. Этикет требует заменять личное обращение обобщенным «месье». Жану это не нравится, он предпочел бы, обращаясь к Амону, произносить свое имя, говорить с ним, словно с собственным отражением, видеть и постигать в нем себя, вести беседу с зеркалом. Жан, почему же?.. Послушайте, Жан… Это было бы точкой гармонии, сходства среди множества вопросов и разногласий.

Амон вечно на коленках, возится в земле, Жан при каждом удобном случае убегает к нему и тоже опускается рядом. Знает, что не пристало, что эта поза — только для молитвы, что можно просто сесть на корточки, не пачкая чулок и штанов, но очень уж приятно, раздеваясь вечером, вытряхнуть из складок одежды бурые комочки еще влажной земли. Иной раз надзиратель заметит и заставит подобрать. Тогда Жан не спеша собирает уже подсохшие комочки, ползая на коленях — опять-таки! — по холодному каменному полу. И складывает их тайком в припрятанную под кроватью чашку — когда-нибудь, мечтает он, их наберется столько, что можно будет что-нибудь посадить в эту землю.

Потом он ложится в постель. В темноте ему снова мерещатся краски: маслянисто-блестящие полосы, красные и зеленые, лежат, перемежаясь и сливаясь. Не так же ли, думает он, все, что имеет смысл, проявляется в подобной взаимосвязи. Порознь и вместе. Хотел бы он достичь такой же густоты в словах, накладывая их, как краски, прежде чем смешать. Ведь слова как земля — если их разрыхлять слишком часто, они засохнут, потеряют силу, смысл, и нужно подсыпать к ним новые, чтобы вернуть значение. Его терзает мысль, откуда же взять свежие слова, пока, измучившись, он не загонит ее в дальние извилины и не заснет.

Дни тянутся, похожие друг на друга, но ему это однообразие мило. В пять утра колокол бьет подъем. Жан и шестеро его соседей по спальне открывают глаза, а их сновидения — женские округлости, нежные объятия, уютный очаг, грозный голос Всевышнего или адское пламя — при первых проблесках зари запираются на замок. Все мальчики как один простираются ниц. Кое-кто еще полусонный. Потом встают, причесываются, одеваются, и начинаются занятия: сначала повторяют пройденное накануне. Отвечают все по очереди — каждый свою часть урока. А под конец учитель собирает все ответы воедино — весь урок целиком восстановлен. Важно, чтобы каждый ученик внес свою лепту и его труд был оценен по справедливости; чтобы общее целое рождалось из личных усилий.