Людмила Толмачева - Ягоды бабьего лета

— Боже мой, святая наивность! — хохотнула Скворцова. — Вот если бы вы, Нина Николаевна, под лестницей застукали, к примеру, меня с Михаилом Григорьевичем, вот была бы сенсация.

— Это верно, — поддакнул Михаил Григорьевич, чуть не подавившись тортом.

— Я вчера записку в раздевалке с полу подобрал, — подключился к разговору физрук Лопасов. — Нина Николаевна, вам лучше уши чем-нибудь прикрыть, а то как бы чего…

— Ну, и что там, не томите! — Скворцова от нетерпенья подалась вперед.

— Текст такой: «Ленка, ты уже трахаешься или еще целиной нераспаханной ходишь?»

Скворцова захохотала так, что задребезжали ложки на тарелочках с тортом. Нина Николаевна, закатив глаза, издавала невнятные междометия и махала руками, а Михаил Григорьевич крякнул и покраснел. Люба, молчавшая до сих пор, поинтересовалась:

— А в каком классе вы проводили урок?

— В девятом «А».

— Уж не Воропаевой ли Елене вопросик адресован? — блеснула глазами энергичная Скворцова.

— Может, и Воропаевой, — пожал плечами Лопасов. — Интересно другое: кто написал эту записку? И вообще…

— Вот именно! Вообще! Если посмотреть на это явление в целом, то жить не хочется, — мрачно изрек трудовик Колбасенко.

— Ой-ой-ой! — ирония Скворцовой перешла в ядовитый сарказм. — Давайте устроим коллективный суицид, а в предсмертной записке напишем: «В нашей смерти просим винить сексуальную революцию в седьмых классах». Дурдом!

— Да вы не поняли, Наталья Леонидовна! — одернул Скворцову трудовик. — Я имел в виду, что нас, в нашем возрасте, списывать пора на пенсию, в утильсырье. Если кто-то из семиклассников узнает, что мы все еще занимаемся любовью, нас засмеют.

— Это как посмотреть, Илья Сергеевич, — не согласилась Скворцова. — Если вы только о сексе говорите, так сказать, не в контексте любви, то надо смотреть на него как на спорт. Держи себя в хорошей спортивной форме — и никакой возраст не помеха. Занимайся этим хоть до ста лет. Кстати, сейчас импотентов среди молодежи гораздо больше, чем среди, как вы выразились, «утильсырья».

— Ну пошли-поехали! — проворчала Нина Николаевна. — Туда же, куда и ученики. Ваша бы воля, Наталья Леонидовна, так вы бы еще один физзал оборудовали, для этого вида спорта. Зачем же ютиться под лестницами, давайте, вперед — и флаг вам в руки!

— Но нельзя же закрывать глаза на их сексуальную озабоченность! — возмутился Колбасенко. — Надо что-то делать! Получается, что мы, педагоги и наставники, абсолютно беспомощны в жизненно важных вопросах и не умеем направить их на путь истинный. Только и можем талдычить новый материал и ставить двойки.

— А я согласна с Ильей Сергеичем. Мамонты и динозавры нам имя. Если смотреть с колокольни наших учеников, — вздохнула Татьяна Федоровна.

— Вот это вы и скажите родителям Крольчевской, — сострил Михаил Григорьевич.

— Я бы нашла, что им сказать, — серьезно сказала Люба. — Когда они должны прийти?

— Придет скорее один отец, завтра после занятий, — ответила Татьяна Федоровна.

— Еще бы! — фыркнула Нина Николаевна. — Разве мадам Крольчевская соизволит снизойти до какой-то там школы? Эта крутая бизнесвумен в евро оценивает свое время, не иначе.

— Что же эта крутизна в обычной школе держит свое чадо? Денег жалко на частную гимназию? — поднял кустистые брови Колбасенко.

— Да что вы! — махнула рукой Татьяна Федоровна. — Мать два года воюет с ней из-за этого. Ведь дочь ей имидж ломает своим упрямством. Как же! В ее кругу все по Англиям да Америкам, а эта уперлась — не пойду в другую школу, и все тут! В Алтуфьеве все дело.

— Да-а. Любовь. Высокое чувство, — мечтательно произнес Колбасенко. — Ради него Крольчевская, можно сказать, в декабристки подалась. А мы ее склоняем на все падежи…

— Не торопитесь поднимать их на пьедестал, — сухо возразила Люба. — Знали бы вы всю подноготную этой любви…

Прозвенел звонок. Все зашевелились, вставая и направляясь к двери. Нина Николаевна, взяв Любу за локоть, удержала ее в учительской:

— Любовь Антоновна, не знаю, что вы имели в виду, говоря про «подноготную любви», но я сегодня на уроке заметила, как Крольчевская шушукалась с Прониной, а та бросала записки Додикову. Этот Додиков буквально не дает покоя Ане с Линой Горелик. Девочки сейчас пересели на средний ряд, как раз перед Додиковым с Грозных…

— Я знаю. Ну, и что он вытворяет?

— У него ведь язык без костей. Мелет всякое. Я прислушалась — боже мой! Настоящие издевательства! Просто изощренный тип. И не дурак. Речь с виду гладкая, безобидная, но вдуматься — завуалированная похабщина. Бессовестный тип!

— Совесть для таких, как Додиков, — пустой звук. Ладно, спасибо за информацию, Нина Николаевна. Пойдемте, а то опаздываем на урок.

Люба вошла в кабинет. Седьмой «В», секунду назад представлявший собой нечто вроде стадиона во время футбольного матча за кубок Европы, моментально затих. Все встали, приветствуя учителя. Люба поздоровалась, отметив про себя, что поза Додикова и весь его вид вызывают в ней отвращение. «Спокойно, — одернула она себя. — Он всего лишь ребенок, испорченный, наглый, но ребенок. Надо попытаться хоть что-то сделать для него. Не может такого быть, чтобы уроки нравственности проходили бесследно. Должно же хоть что-то остаться в его душе!» Вслух она произнесла:

— Сегодня поговорим о подлости.

Класс загудел. Все с интересом уставились на учительницу.

— Да, да. Я не оговорилась. Вот ваши тетради для самостоятельных работ. Оценки я уже выставила в журнал. Вы можете полюбоваться на них на перемене. А я кое-что выписала для себя из ваших тетрадей, на память, так сказать. Об этом и пойдет речь.

Люба увидела кривую усмешку Додикова и, не отрывая от него глаз, медленно процитировала:

— Один ученик написал: «Я бы не простил своему однокашнику предательства. Совершая предательство, человек убивает свою честь».

Люба подошла к доске, взяла мел и красивым почерком написала на доске последнюю фразу: «Совершая предательство, человек убивает свою честь».

— Сказано хорошо, — она вновь посмотрела на Додикова, лицо которого пошло красными пятнами, — придраться не к чему. Было бы еще прекраснее, если бы этот ученик и в жизни берег свою честь, не убивая ее на каждом шагу. — После паузы она продолжила: — А вот из другой тетради: «Я никогда не прощу обман. Обманывая друга, этот одноклассник постепенно превращается в вонючего скунса».

Класс грохнул от дружного смеха. Смеялась и Люба. Когда все более-менее успокоились, Люба прочитала еще одну выдержку из ученической тетради: «Мне не нравится в моей подруге одна подлая черта. Это — стремление любой ценой быть первой. Она живет по принципу французских королей: разделяй и властвуй! Натравливая одноклассников друг на друга, она чувствует себя королевой, облеченной неограниченной властью. У нее, как у королевы, есть верные вассалы, служанки, лакеи, стражи и комнатные собачки. Обидно, что все они — мои одноклассники».