Алекс Тарн - Шабатон [Журнальный вариант]

«Чем прятаться под крылом настоящих солдат, — сказал он измученным и израненным людям, которые чудом спаслись от фашистской пули, — чем прятаться здесь, в чужом городе, вернитесь и отбейте у врага свой!»

Понятно, что Франсиско Марото не мог вынести подобной несправедливости. Он тут же организовал и возглавил демонстрацию протеста на площади перед мэрией. Демонстранты требовали, чтобы губернатор вышел к ним и ответил за свои слова, но Морон спрятался в кабинете и закрыл ставни. Я уже говорил, что Франсиско был сильным парнем, который ни минуты не сомневался, когда требовалось набить морду мерзавцу и врагу рабочего класса. Он лично раскидал губернаторскую охрану, взломал запертую дверь и за шиворот выволок Морона на площадь. Губернатор извинился, демонстранты разошлись, но уже на следующий день Франсиско Марото и его помощник Андре Клиши были арестованы полицией коммунистов.

Чтобы многочисленные сторонники Марото не освободили своего лидера, арестованных сразу увезли в Картахену, где в военном порту стоял линкор «Хайме Первый», превращенный сталинистами в плавучую тюрьму. Вот туда, на линкор, и приезжал интересующий вас следователь НКВД камрад Нуньес. Как видно, он был большим мастером своего дела, потому что именно ему поручили выбить из Франсиско признание в измене и шпионаже.

Доводы обвинителей основывались на том, что Франсиско Марото несколько раз пробирался в занятую мятежниками Гранаду и возвращался оттуда невредимым к своей колонне, которая, как уже сказано, стояла в трех километрах от города. Что, конечно, было полнейшей чепухой: на самом деле Марото и его товарищи, прекрасно знавшие Гранаду, организовали небольшую группу, которая выводила из города тех, кому угрожала смерть. Эта команда со временем превратилась в легенду. Их называли «Лос Ниньос де ла Ноче», «Дети Ночи»… Трудно поверить, но именно это геройство ставилось в вину командиру колонны Марото!

Доктор Островски вздохнул.

— Зная советский опыт камрада Нуньеса, можно предположить, что он успешно сшил дело…

— Да, вы правы, — кивнул Фернандо. — Не надо забывать, что республиканский суд тоже контролировался сталинистами. Марото и Клиши были признаны виновными в шпионаже и приговорены к смертной казни. Но поднявшийся по всей стране протест оказался слишком велик даже для неумолимого НКВД, и к маю Франсиско освободили, отменив приговор. Вернее, не отменив, а отсрочив. Его привели в исполнение уже победители-франкисты сразу после войны, в июле 40-го.

— А что сталось с помощником? Если не ошибаюсь, вы назвали его Андре Клиши…

— Очень хороший вопрос! — Краевед улыбнулся, как опытный лектор, исподволь подведший аудиторию к заранее подготовленному продолжению. — Андре Клиши — французский анархист, примкнувший к колонне Марото вскоре после начала войны и арестованный вместе с командиром… Он остался на линкоре и тоже пригодился потом людям из НКВД, хотя сам по себе был незначительной фигурой. В свой последний приезд в Картахену накануне Рождества 37-го года камрад Нуньес забрал Клиши с собой на очную ставку, которую собирался провести в Альмерии. Конечно, это только мое предположение, но думаю, что приказ об очной ставке был предлогом.

Я специально проверял в местных архивах: в тот день в альмерийской полиции не планировалось никаких следственных действий. Те, кому поручили ликвидировать Нуньеса, всего лишь хотели заманить его на пустынное провинциальное шоссе, подальше от главных событий, которые разворачивались северней, в Мадриде, Барселоне и Валенсии. Что и было проделано. Кто ж мог знать, что двух пуль в грудь и одной в голове окажется недостаточно?

— Как его обнаружили?

— Случайно. Найден в кювете погонщиками мулов.

— А машина с арестованным Клиши?

Фернандо снова улыбнулся.

— А вы как думаете? Официальная версия инсценировки гласила, что осужденный преступник сумел освободиться от наручников, застрелил камрада Нуньеса, бросил его в кювет, а сам скрылся на автомобиле. В реальности же предполагаю, что никуда он не скрылся. Скорее всего, стрелявшие в Нуньеса исполнители НКВД закопали беднягу Клиши где-нибудь в придорожной роще на обратном пути в Мадрид или Валенсию… Уверяю вас, никто даже не обратил внимания на его исчезновение. Француз, незначительная фигура, чужая пешка на местной доске…

Вечером в номере Нины просматривали отснятый материал и на пару добивали вчерашнюю бутылку виски.

— Я вот чего не понимаю, — сказала госпожа Брандт, потирая уставшие глаза. — Зачем было лечить Нуньеса, если его так и так хотели ликвидировать? Объясни мне это несоответствие, как человек, причастный к тайнам загадочной русской души.

Игаль кивнул.

— Это как раз понятно. Ликвидацию предполагалось произвести скрытно, то есть о соответствующем приказе знали всего несколько агентов. Повторно гонять исполнителей в Андалусию вряд ли имело смысл — ведь шансы на выживание раненого расценивались как минимальные. Не умер в госпитале — умрет на пароходе. Приказывать врачам намеренно умертвить пациента тоже не слишком разумно: это означало бы несанкционированное расширение круга посвященных в секрет операции. Да и зачем стараться, о чем беспокоиться? Ну, лежит себе этот Нуньес, так и не пришедший в сознание, забинтованный по пояс, на койке в корабельной медчасти… — и что? Чем он опасен в таком своем положении? Судно-то идет не к буржуазным врагам, а в родную советскую гавань Одессы или Севастополя — там уже и разберутся, без шума и спешки, как с ним, с полутрупом, поступить…

— Да, логика есть, — признала она. — Но что дальше?

— Дальше — арест, лагерь…

— Да нет, — отмахнулась Нина. — Я имела в виду: что дальше у нас с тобой? Куда будем двигаться теперь?

— Теперь будем двигаться в постель, — поднявшись со стула, проговорил он. И смущенно добавил, вовремя осознав двусмысленность сказанного: — Я имел в виду, каждый в свою. Что-то я подустал за этот день.

— Нет проблем, иди, — откликнулась Нина, снова поворачиваясь к экранчику видеокамеры. — А я еще поработаю.

Она окликнула доктора Островски, когда тот уже выходил из номера.

— Эй, Игаль! Слышь, Игаль?..

— Что?

— Не закрывай дверь своей комнаты.

— Почему? — не подумав, спросил он и сам поразился глупости этого вопроса.

— Потому, — продолжая листать кадры, отвечала госпожа Брандт.

Все еще испытывая досаду на себя, доктор Островски прошел по коридору, отпер свой номер и аккуратно притворил дверь, стараясь, чтобы замок не защелкнулся. Выйдя из ванной, он еще раз это проверил и тогда уже лег. Еще недавно он падал с ног от усталости, а теперь сон почему-то как ветром сдуло.

«Почему? — мысленно повторял он. — Надо же задать такой идиотский вопрос! Мало ли почему один партнер просит другого оставаться в пределах досягаемости? Может, он… вернее, она хочет что-нибудь занести… Или посоветоваться… Может, ее мучают ночные кошмары. Может… — да мало ли какая помощь может понадобиться человеку… вернее, женщине в чужой стране. А ты запираешься, будто боишься чего-то… или кого-то. Это глупо, трусливо, не по-мужски…»