Алекс Тарн - Шабатон [Журнальный вариант]

— Конечно, нет, какая Панама… Вы думаете, русские возили сюда оружие и людей под своим флагом? Под своим они грузились в Одессе и Севастополе, а потом проходили Чёрное море и проливы. Но сразу после выхода в Средиземноморье красный флаг быстренько менялся на иностранный, советское название заклеивали, и уже в таком виде судно шло до Картахены. Там находился основной порт южного направления. Северные грузы из Мурманска и Ленинграда принимали во Франции, а потом везли по железной дороге в Барселону.

— То есть советских военных могли посылать в Картахену, чтобы наблюдать за разгрузкой? — уточнил доктор Островски. — Нас конкретно интересует один из них, работавший следователем НКВД. Вы знаете, что такое НКВД? Это…

Глаза Фернандо потемнели от обиды.

— Сеньор Островски, — с расстановкой произнес он. — Я знаю всё, что связано с историей моего города и его ближайших окрестностей, куда входит и Картахена. И когда я говорю «всё», то имею в виду всё, что можно прочитать на эту тему в архивах, воспоминаниях и исторических работах. Что касается Гражданской войны, то я лично интервьюировал десятки доживших до наших дней очевидцев и участников. Вдобавок ко всему, у меня фотографическая память, сеньор Островски. Так что я, безусловно, знаю, что такое НКВД и даже помню пофамильно тех агентов, которые работали здесь. Пофамильно.

— Извините, дорогой Фернандо, — смущенно проговорил Игаль. — Я совершенно доверяю вашему рассказу и вашим познаниям. Пожалуйста, отнесите мой неуместный вопрос на счет негативного опыта общения с некоторыми профессиональными мадридскими историками, чья квалификация, увы, не всегда соответствует званию…

— К счастью, я не профессионал, а всего лишь любитель, — усмехнулся краевед, адресуясь к нацеленной на него видеокамере Нины Брандт, — и потому не могу себе позволить небрежность. О каком советском следователе вы говорите?

— Нуньес. Камрад Нуньес…

Фернандо на секунду задумался и кивнул.

— Да, знакомая личность. Не первого ранга, но по нашим провинциальным понятиям почти генерал. Нуньес приезжал сюда несколько раз из Барселоны — в основном, в Картахену, но и в Альмерию тоже. И не только на допросы.

— Наблюдать за разгрузкой?

Краевед отрицательно покачал головой.

— Нет, за погрузкой. В течение нескольких дней октября 36-го года в порту Картахены шла погрузка испанского золота для отправки в Одессу. Пятьсот десять тонн, семь тысяч восемьсот ящиков, четыре советских теплохода. Это была совершенно секретная операция, сеньор Островски. О ней знали считаные люди — все из НКВД. Нуньес прибыл сюда, чтобы наблюдать за погрузкой вместе с курировавшим весь процесс резидентом НКВД Александром Орловым. Впоследствии практически все участники операции были расстреляны или посажены. Орлова потом тоже вызвали в Москву, но он почуял недоброе и успел сбежать.

Нина Брандт опустила камеру.

— Когда это случилось, Фернандо?

— Бегство Орлова? В начале 38-го. Что касается Нуньеса, то его, как я понимаю, пытались ликвидировать еще здесь, в Испании, по дороге из Картахены в Альмерию. Но не дострелили. Он чудом выжил и был перевезен на советский транспорт, следующий в Одессу. Дальнейшая судьба этого человека мне неизвестна…

— Выздоровел, попал на Колыму, отсидел там восемнадцать лет и вернулся в Москву в качестве моего деда, — мрачно проговорил доктор Островски. — Спасибо, сеньор Фернандо. Теперь благодаря вам я знаю причину его ареста. В реальности тех дней она выглядит довольно логичной. Все эти годы мы думали, что Наума Григорьевича Островского, он же камрад Нуньес, он же мой дед Наум, оклеветали как предполагаемого троцкиста. А дело, оказывается, в сталинской тайне испанского золотого запаса…

— Рад был помочь, — улыбнулся краевед. — Вот моя визитка — для титров вашего фильма. Вы ведь пришлете мне копию?

— Конечно пришлем, — заверила Нина. — Но у меня, если позволите, еще один вопрос. Чем камрад Нуньес занимался здесь в остальные свои приезды? Помимо золота.

Фернандо вздохнул.

— О, это интересная история. Вам что-нибудь говорит имя Франсиско Марото, столяра из Гранады? Нет? Что ж, это понятно. Когда заходит речь об испанских анархистах, всегда вспоминают Дуррути, Бернери и Аскасо, в то время как о нашем провинциальном Марото даже не слыхали. А ведь здесь, в Андалусии, он был самой известной фигурой. Могучий парень, столяр и дорожный рабочий, который не стеснялся бить врагов по морде. Понятно, его то и дело бросали в тюрьму, но результат давал именно он, а не ораторы-пустословы. Когда начался мятеж, Марото был в Аликанте, в трехстах километрах отсюда, и сразу стал организовывать и вооружать пролетарскую колонну, чтобы идти на захваченную фашистами Гранаду.

— Но в то время камрада Нуньеса здесь еще не было… — робко напомнил Игаль, стремясь направить разговор ближе к предмету интереса.

— Да, не было, — согласился Фернандо. — Но если вы хотите знать, кого он допрашивал и как его машина оказалась на шоссе между Картахеной и Альмерией, придется выслушать и про Франсиско Марото. В начале августа 36-го отряд Марото выступил в направлении Гранады. Сначала он насчитывал меньше трехсот ружей, но к нему все время стекались добровольцы — не только испанцы, но и приезжие анархисты из Франции и Италии. Вскоре их стали называть именем командира — колонна Марото. Это был поистине победный марш — колонна продвигалась пусть и медленно, но верно, отбивая у фашистов окрестные города и деревни.

Когда Марото добрался до Гранады, под его командой было уже больше тысячи добровольцев. Но он не мог штурмовать город из-за катастрофической нехватки патронов. Поэтому Франсиско приказал своим ребятам занять оборону, а сам отправился в Альмерию за оружием и боеприпасами. Почему именно в Альмерию? Потому что ее губернатором был человек по имени Габриэль Морон — ярый сталинист, а сталинистам доставалось тогда практически все советское оружие. Их арсеналы ломились от винтовок, патронов, гранат и пулеметов, в то время как анархистам и социалистам было нечем и не из чего стрелять. Франсиско искренне намеревался смирить гордость и поклониться Морону, но получилось иначе.

Накануне, в первых числах февраля 37-го, мятежники захватили Малагу и сразу принялись расстреливать республиканцев. Чтобы спастись от расправы, люди стали уходить, как они думали, к своим, в хорошо защищенную Альмерию. Вот только сталинистам это совсем не понравилось. Они до того потратили уйму сил, чтобы очистить город от политических соперников, а теперь туда вновь стекался поток вооруженных беженцев, где коммунисты сталинского толка составляли ничтожное меньшинство. Поэтому губернатор Габриэль Морон заявил, что Альмерия не станет помогать трусам, которые сдали свой город фашистам. Он так и сказал — «трусам»…