Мария Корелли - Вендетта, или История всеми забытого [litres]

– Она? О нет, ее вообще не было в моих комнатах. Вы же знаете, она неисправимая кокетка. Думаю, она развлекается с официантами на кухне. Бедняжка! Надеюсь, ей это нравится.

Я с облегчением вздохнул: пока о нас никто ничего не знал. Никто не успел заметить нашего ухода, и никто даже не догадывался о моих намерениях. Я бесшумно открыл дверь, и мы вышли наружу. С показной заботливостью поплотнее закутав жену в плащ, я быстро повел ее через сад. Вокруг не было ни души – нас никто не увидел. Дойдя до калитки, которая вела из сада на улицу, я на минуту оставил ее, чтобы подозвать извозчика. Увидев пролетку, она несколько удивилась.

– Я думала, нам недалеко ехать, – сказала она.

Я заверил ее, что это действительно так, добавив, что беспокоюсь лишь, как бы она не устала. Довольная этим объяснением, она позволила мне помочь ей усесться. Я устроился рядом с ней и сказал извозчику:

– На виллу Гуарда!

Пролетка с грохотом покатила по неровной булыжной мостовой глухой улицы города.

– Вилла Гуарда! – воскликнула Нина. – Где это?

– Это старый дом, – ответил я, – недалеко от того места, о котором я вам говорил, – где спрятаны драгоценности.

– О! – Явно довольная, она откинулась на спинку сиденья, слегка склонив голову мне на плечо.

Я притянул ее к себе, сердце мое колотилось от жуткой, зловещей радости.

– Моя, наконец-то моя! – шептал я ей на ухо. – Моя навеки!

Она подняла ко мне лицо и торжествующе улыбнулась, ее холодные ароматные губы встретились с моими – горящими и нетерпеливыми – в страстном поцелуе. Да, я ее поцеловал – а почему бы и нет? Она была моей, как и любая купленная рабыня, и заслуживала куда меньшего уважения, чем случайная игрушка султана. И, если она решила меня ласкать, я не стал ей запрещать, позволив считать, будто рухнул под напором ее чар. И все же, когда я иногда бросал взгляд на ее лицо, пока мы ехали в полутьме, я не мог не поражаться всепоглощающему тщеславию этой женщины! Ее самодовольство было таким безграничным и, учитывая ожидавшую ее участь, столь трагически абсурдным!

Она испытывала высшую степень восхищения собой, своим нарядом и – как ей казалось – своей победой надо мной. Кто мог измерить глубину дерзких фантазий, в которые она погрузилась, кто мог представить себе безграничность ее себялюбия?

Видя такую, как она, красивую, богатую и, прежде всего, прекрасно одетую женщину, разве менее удачливые и внешне привлекательные дамы не станут ей завидовать? Общество понимает, о чем я говорю: ведь в наши дни именно одним лишь нарядом женщина может обеспечить себе превосходство. О да, ей обязательно станут завидовать. Однако поверьте, себялюбивая особь женского пола, искренне поклоняющаяся лишь божествам Моды и Капризов, презираема и никому не нужна настолько, что смерть ее не станет потерей даже для так называемых лучших подруг.

Я прекрасно знал, что во всем Неаполе не было ни одной души, по-настоящему привязанной к моей жене. Никто по ней не скучал, даже служанка, хотя моя жена в своем неуемном самомнении представляла себя самой обожаемой красавицей в городе. Тех, кто по-настоящему ее любил, она презирала, бросала и предавала. Я задумчиво смотрел на нее, откинувшуюся на спинку сиденья пролетки. Она по-прежнему была в моих объятиях, время от времени с ее губ срывался вздох восхищения самой собой, но мы почти не разговаривали. Ненависти так же нечего сказать, как и любви!

Ночной ветер все усиливался, хотя дождя не было, штормовые порывы крепчали, и бледная луна иногда выглядывала из разрывов белых и серых туч, мчавшихся по небу, словно летучее войско. Она светила прерывисто и тускло, словно некий небесный факел, пробирающийся сквозь лес теней. Иногда до наших ушей доносились всплески музыки или разноголосый рев труб с далеких городских улиц, где люди все еще продолжали праздновать масленичный четверг, или треньканье мандолин примешивалось к перестуку колес нашей пролетки. Однако через несколько минут смолкли даже эти звуки.

Мы миновали ближние пригороды и вскоре оказались на пустынной дороге. Извозчик ехал быстро. О нас он ничего не знал, и ему, наверное, не терпелось побыстрее вернуться на заполненные людьми площади и в ярко освещенные кварталы, где бушевало веселье. Он, несомненно, подумал, что я совершил бестактность, потребовав отвезти себя за город, пусть и недалеко, в такой вечер, когда все ликуют и веселятся. Наконец он остановился. Из-за деревьев смутно виднелись остроконечные башенки виллы, которую я назвал. Он спрыгнул со своего места и подошел к нам.

– Подъехать к самому дому? – спросил он, хотя по его виду было заметно, что ему этого очень бы не хотелось.

– Нет, – равнодушно ответил я, – не надо. Тут недалеко, мы прогуляемся. – Я вышел из пролетки и расплатился с ним.

– Вам, похоже, не терпится вернуться в город, друг мой, – полушутливо заметил я.

– Да и то правда, – решительно ответил он. – Надеюсь сегодня ночью неплохо заработать на развозе публики с бала графа Оливы.

– Да, богатый человек этот граф, – согласился я, помогая жене выйти и плотнее закутывая ее в плащ, чтобы извозчик не заметил блеска ее роскошного платья. – Жаль, что я не он!

Извозчик осклабился и понимающе закивал. Он не подозревал, кто я такой. По всей вероятности, принял меня за одного из прожигателей жизни, которых полно в Неаполе: во время прогулок они находят себе дам по вкусу и поспешно увозят их, тщательно закутанных, в какой-нибудь укромный уголок, известный только им, где можно продолжить романтический вечер к обоюдному удовольствию. Весело пожелав мне спокойной ночи, он снова запрыгнул на козлы, яростно дернул поводья, разразившись потоком ругательств, развернул лошадь и с грохотом умчался прочь. Нина, стоявшая на дороге рядом со мной, изумленно смотрела ему вслед.

– Разве он не мог нас дождаться и отвезти обратно? – спросила она.

– Нет, – коротко ответил я, – мы вернемся другой дорогой. Идемте. – И, приобняв, я повел ее вперед.

Она слегка задрожала и капризно-жалобным тоном спросила:

– Далеко нам еще идти, Чезаре?

– Три минуты – и мы на месте, – быстро ответил я, потом чуть мягче спросил: – Вам холодно?

– Немного. – Она поплотнее закуталась в соболя и прижалась ко мне.

Непредсказуемая луна внезапно выпрыгнула из-за туч, словно бледный призрак обезумевшего танцора, вставшего на цыпочки на краю отвесной пропасти черных облаков. Ее лучи, мертвенно-зеленые и холодные, падали на мрачное пустынное пространство перед нами, ярко высвечивая таинственные камни Кампо-Санто, которые отмечают, где начался земной путь мужчин, женщин и детей и где он закончился, но не объясняют, куда они отправились потом. Моя жена заметила их и остановилась, сильно дрожа.