Мария Корелли - Вендетта, или История всеми забытого [litres]

Каких только воздушных замков я себе не понастроил, когда стоял, наслаждаясь светом утреннего солнца и вновь обретенной свободой! Какие только мечты о счастье не витали перед моим обрадованным взором! Мы с Ниной будем любить друг друга даже нежнее, чем прежде, думал я, наша разлука оказалась короткой, хоть и ужасной, и мысль о том, какой она могла бы стать, разожжет пламя нашей жаркой страсти с десятикратной силой. А маленькая Стелла! Нынче же вечером я вновь буду качать ее под сенью ветвей апельсинового дерева и слушать ее громкий сладостный смех! Этим же вечером я пожму руку Гвидо с радостью большей, чем можно выразить словами! Этой же ночью прелестная головка моей жены будет покоиться у меня на груди в упоительном молчании, нарушаемом лишь музыкой наших поцелуев. О, голова у меня пошла кругом от радостных видений, нахлынувших на меня с небывалой силой!

Солнце уже взошло, и его длинные прямые лучи, словно золотистые копья, касались верхушек зеленых деревьев и светились красновато-голубыми огоньками на сверкающей поверхности залива. Я слышал легкий плеск волн и негромкий, мерный скрип весел. Откуда-то издалека доносился ласкающий слух голос моряка, напевавшего припев популярной песенки:

Я улыбнулся. «Умереть от страсти!» Мы с Ниной познаем истинный смысл этих сладостных слов, когда взойдет луна и соловьи запоют свои любовные песни видящим сны цветам! Полный этих счастливых мечтаний, я несколько минут вдыхал чистый утренний воздух, а потом спустился обратно в склеп.

Первым делом я принялся складывать обратно обнаруженные мною сокровища. Это оказалось нетрудно. Пока что я удовольствовался тем, что взял себе оттуда два кожаных мешочка: один с золотыми монетами, другой – с драгоценными камнями. Гроб был прочно сколочен и не очень пострадал от моих усилий по его вскрытию. Я как можно плотнее прижал крышку, оттащил гроб в дальний и темный угол склепа, где завалил его тремя тяжелыми камнями. Потом взял два кожаных мешочка и сунул их в карманы брюк. Это напомнило мне о том, как убого выглядела моя одежда. Можно ли в таком виде появиться в общественном месте? Я заглянул в кошелек, который, как я уже говорил, перепуганные люди, поспешно затолкавшие меня в гроб во время скорых похорон, оставили при мне вместе с ключами и визитными карточками. Там оказалось две монеты по двадцать франков и немного серебра. Вполне достаточно, чтобы купить какую-нибудь приличную одежду. Но где ее купить и как? Обязательно ли мне ждать до вечера, чтобы выбраться из этой усыпальницы, словно призраку ужасного преступника? Нет! Будь что будет, но я решил больше ни секунды не оставаться в склепе. Толпы нищих, наводняющих Неаполь, одеты в жалкое тряпье, и в худшем случае меня примут за одного из них. И, с какими бы трудностями я ни столкнулся, они вскоре закончатся.

Довольный тем, что надежно спрятал разбойничий гроб, я прикрепил найденный мною жемчужный кулон с бриллиантами к цепочке у себя на шее. Я решил преподнести его в подарок жене. Потом, снова выбравшись через отверстие в стене, тщательно прикрыл его деревянными плитами и валежником, как прежде. Внимательно осмотрев стену снаружи, я убедился, что было совершенно невозможно заметить хоть какие-то признаки существования подземного хода – настолько хитро он был задуман и проделан. Теперь мне оставалось как можно скорее добраться до города, объявить, кто я такой, раздобыть еду и одежду, а затем со всей возможной быстротой поспешить домой.

Стоя на небольшом пригорке, я огляделся по сторонам, чтобы определить, в каком направлении мне следует двигаться. Кладбище находилось за пределами города, а сам Неаполь простирался слева от меня. Я заметил спускавшуюся в ту сторону извилистую тропу и решил, что если пойду по ней, то она приведет меня в предместье Неаполя. Без малейших колебаний я двинулся в путь. День уже полностью вступил в свои права. Мои босые ноги увязали в пыли, горячей, как песок в пустыне, а жаркое солнце немилосердно палило неприкрытую голову. Но я не обращал внимания на эти мелкие помехи – ведь сердце мое переполнялось радостью. Я мог бы запеть от восторга, весело и быстро шагая к дому и к Нине!

Я ощущал ужасную слабость в ногах, голова и глаза болели от ослепительно-яркого солнца, иногда меня пробирал ледяной озноб, от которого даже зубы стучали. Однако я относил все эти симптомы к последствиям моей недавней, почти смертельной болезни и потому не придавал им значения. Несколько недель отдыха при заботливом уходе моей любящей жены – и я стану как новенький. Я храбро шагал вперед. Какое-то время мне никто не попадался, но вот наконец я поравнялся с небольшой тележкой, нагруженной только что собранным виноградом. Кучер спал на своем месте, а пони тем временем щипал растущую на обочине траву, время от времени позвякивая колокольчиками на сбруе, словно выражая удовольствие от того, что его предоставили самому себе. Наваленные гроздья выглядели очень соблазнительно, а мне хотелось есть и пить. Я тронул спавшего кучера за плечо, тот вздрогнул и проснулся. При виде меня его лицо исказилось от ужаса, он спрыгнул с тележки и рухнул на колени прямо в пыль, умоляя во имя Мадонны, святого Иосифа и всех угодников пощадить его. Я рассмеялся: его испуг показался мне совершенно нелепым. Разумеется, во мне не было ничего устрашающего, кроме моей убогой одежды.

– Вставай, приятель! – сказал я. – Мне ничего от тебя не нужно, кроме нескольких гроздей винограда, и за них я тебе заплачу.

Я протянул ему пару франков. Он поднялся, все еще дрожа и искоса глядя на меня с явным подозрением, взял несколько лиловых гроздьев и молча протянул мне. Затем, сунув в карман предложенные мною деньги, запрыгнул в тележку, хлестнул пони так, что несчастное животное подпрыгнуло и встало на дыбы от боли, после чего помчался по дороге с такой скоростью, что я увидел лишь исчезавшие вдалеке грохотавшие обода колес. Меня позабавил нелепый испуг кучера. Интересно, за кого он меня принял? За призрака или за разбойника? На ходу я неторопливо ел виноград, который оказался вкусным и освежающим – еда и вино вместе. На пути к городу я встретил нескольких человек – рыночных торговцев и продавцов мороженого, – но они не обратили на меня ни малейшего внимания. На самом деле я старался по возможности избегать людей. Дойдя до предместья, я свернул на первую же улочку, где, как мне показалось, могли быть какие-нибудь лавки. Улочка оказалась узкой и темной, в воздухе висела ужасная вонь, но через несколько шагов я увидел то, что искал, – полуразвалившуюся лачугу с разбитым окном, через которое виднелась поношенная одежда, развешанная на грубых бечевках.