Мария Корелли - Вендетта, или История всеми забытого [litres]

Полицейские невольно заулыбались, выпив предложенное вино, и самый молодой на вид, проворный симпатичный парень, тоже развеселился вслед за капитаном, хотя явно полагал, что сможет заманить его в ловушку и ненароком вытянуть признание при помощи своей беспечности и дружелюбия.

– Браво, Андреа! – весело воскликнул он. – Так останемся же добрыми друзьями! К тому же что плохого в том, чтобы взять на борт разбойника? Он ведь, несомненно, заплатил гораздо больше, чем любой торговец!

Однако Андреа не купился на эту уловку. Наоборот, он всплеснул руками и возвел глаза к небу с притворным выражением тревоги и испуга.

– Да простит вас Мадонна и все святые! – благоговейно воскликнул он. – Простит за мысли о том, что я, честный моряк, возьму хоть грош у проклятого разбойника! Ведь потом несчастья станут преследовать меня до скончания дней! Нет-нет, тут какая-то ошибка, мне ничего не известно о Кармело Нери, и надеюсь, что все святые помогут мне никогда с ним не встречаться!

Он говорил с такой неподражаемой искренностью, что стражи закона пришли в явное замешательство, хотя сам факт этого не помешал им тщательно осмотреть бриг. Разочаровавшись в своих ожиданиях, они допросили всех находившихся на борту, включая меня, однако не смогли, разумеется, получить сколько-нибудь удовлетворительных ответов. К счастью, они приняли мой наряд за принадлежность к моему ремеслу и, хотя с любопытством разглядывали мои белые волосы, похоже, не нашли во мне ничего подозрительного. После нескольких высказанных капитаном любезностей и подобающих случаю льстивых выражений они удалились, совершенно сбитые с толку и полностью уверенные в том, что полученные ими данные отчего-то оказались неверными. Как только они скрылись из виду, весельчак Андреа, словно ребенок, запрыгал по палубе и громко защелкал пальцами.

– Клянусь Бахусом! – в восторге воскликнул он. – Они скорее заставят священника выдать тайну исповеди, нежели принудят меня, честного Андреа Луциани, предать человека, подарившего мне прекрасные сигары! Пусть бегут обратно в Гаэту и обыщут там все уголки и закутки! Кармело может спокойно отдыхать в Монтемаджоре, жандармы его не потревожат! Ах, синьор! – обратился он ко мне, поскольку я подошел попрощаться. – Мне действительно очень жаль с вами расставаться! Надеюсь, вы не осуждаете меня за то, что я помог бедному разбойнику, который мне доверился?

– Только не я! – искренне ответил я. – Наоборот, мне хотелось бы, чтобы было побольше людей вроде вас. – Я протянул ему оговоренную ранее плату за проезд. – Прощайте и примите мою благодарность. Я не забуду вашу доброту, и, если вам понадобится помощь друга, пошлите за мной.

– Однако, – произнес он с наивной смесью любопытства и застенчивости, – как мне это сделать, если синьор не назвал мне своего имени?

Я обдумал это минувшей ночью. Я знал, что нужно взять себе другое имя, и решил присвоить себе фамилию одноклассника, к которому был сильно привязан в детстве и который утонул у меня на глазах во время купания у одного из венецианских островов. Поэтому я с легкостью ответил на вопрос Андреа.

– Спросите графа Чезаре Оливу, – сказал я. – Я вскоре вернусь в Неаполь, и если вы станете меня искать, то непременно найдете.

Сицилиец приподнял шляпу и почтительно мне поклонился.

– Я верно догадался, – с улыбкой заметил он, – что у синьора графа руки не ныряльщика за кораллами. О да! Я сразу распознаю благородного человека, как только его вижу, хотя мы, сицилийцы, говорим о себе, что все мы – благородные люди. Неплохая похвальба, но увы! Она не всегда верна! До свидания, синьор! Располагайте мной, когда вам угодно, я к вашим услугам!

Пожав ему руку, я легко спрыгнул с борта брига на причал.

– До свидания! – крикнул я ему. – И тысячу раз спасибо!

– О, почту за честь, почту за честь!

На том мы и расстались. Он продолжал стоять с непокрытой головой на палубе своего небольшого корабля, и его загорелое лицо светилось добротой, словно на нем отражался негасимый луч солнца. Добродушный и веселый жулик! В нем странно переплеталось хорошее и дурное, и все же его ложь звучала лучше многих истин, высказанных нам беспристрастными друзьями. И можете быть уверены, что великий ангел-летописец понимает разницу между ложью во спасение и убивающей правдой и, соответственно, отмеряет нам воздаяние или наказание на небесах.

Оказавшись на улицах Палермо, я первым делом решил обзавестись одеждой из лучших тканей, соответствующей облику благородного человека. Портному, в чье заведение я зашел с этой целью, я объяснил, что присоединился к компании ныряльщиков за кораллами из чистого любопытства и временно переоделся в их одежду. Хозяин мастерской с еще большей готовностью поверил в мою историю, когда я заказал ему в кратчайший срок пошить мне несколько костюмов, назвавшись графом Чезаре Оливой и дав адрес лучшей в городе гостиницы. Он обслужил меня с подобострастной любезностью и позволил воспользоваться одной из задних комнат, где я сменил лохмотья ныряльщика на одежду благородного господина – готовый костюм, который сидел на мне более-менее сносно.

Вжившись в новый образ, я арендовал комнаты в лучшей гостинце Палермо, заплатив за несколько недель вперед. Недель, которым предстояло стать наполненными тщательными приготовлениями к жестокому возмездию, которое мне надлежало исполнить. Одной из моих главных задач было поместить имевшиеся у меня деньги в надежные руки. Я разыскал самого авторитетного в Палермо банкира и, представившись вымышленным именем, заявил, что только что вернулся на Сицилию после многолетнего отсутствия. Он принял меня очень благожелательно и, хотя, похоже, поразился огромному богатству, которое я принес с собой, проявил достаточное желание обеспечить все для его безопасного хранения, включая мешочек с драгоценными камнями – некоторые из них своим необычным размером и блеском вызвали у него неподдельное восхищение. Видя все это, я настоял, чтобы он принял от меня великолепный изумруд и два больших бриллианта, все неоправленные, и попросил его заказать себе кольца, которые он мог бы носить. Удивленный моей щедростью, он вначале отказался, но естественное желание заполучить такие редкие камни наконец взяло верх, и он взял их, осыпав меня благодарностями. Я же был вполне доволен тем, что благодаря своим драгоценным подношениям столь ненавязчиво заручился его преданностью, так что он или забыл, или более не видел необходимости в том, чтобы спросить у меня сведения, которые в моем случае получить было бы либо исключительно трудно, либо совсем невозможно.

Покончив с этим делом, я приступил к следующему вопросу. Как мне изменить свой облик и биографию настолько, чтобы никто не смог обнаружить во мне ни малейшего сходства с покойным Фабио Романи – ни в моем внешнем облике, ни в голосе, ни в манере себя вести? Я всегда носил усы, и они сделались белоснежными, как и волосы. Теперь я отпустил еще и бороду – она тоже была белой. Однако, в противоположность этим признакам возраста, мое лицо начало округляться и снова выглядело молодым. Мои глаза, всегда большие и темные, обрели свой прежний блеск и несколько дерзкое выражение. И это выражение, как мне показалось, могло навести на мысли о сходстве тех, кому доводилось знать меня до моей кончины. Да, глаза мои выражали то, что нужно было забыть и о чем надо было молчать. Что же мне делать со своими глазами-обличителями?