Уильям Берроуз - Голый завтрак [litres]

Я не имею представления о том, каким образом скомпонована эта книга. Компоненты столь необычны, что создается впечатление пира, где поданы тридцать, а то и сорок блюд. Есть их можно в любом порядке. Можно менять их местами. Все темы очень тесно переплетены; если объединить любую страницу с любой другой, возникает некая особая атмосфера. В этом заложен глубокий смысл.

А может быть, книга и не имеет никакой другой структуры, кроме потрясающей глубины авторского опыта – того исключительно тяжкого испытания, которое выпало на долю этого человека. Не исключено и то, что книга отличается жесткой структурой. Все это я говорю лишь на основании трех прочтений. Мне кажется, вещь весьма сложная, чего поначалу я не увидел – теперь она мне представляется просто захватывающей, меня тянет читать ее дальше и дальше, как это было с «Улиссом», когда я читал его в колледже. Впечатление такое, будто в книге заключены тайны, которые должны быть раскрыты в процессе чтения.

В: Употребляя такие слова, как «захватывающая», имеете ли вы в виду еще и то, что вам как писателю, а также другим писателям, книга представляется серьезной и важной? Какова, на ваш взгляд, ее значимость?

О: На меня как на писателя она оказала огромное влияние.

В: Ранее вы упоминали о бессознательном и подсознательном. Возникает ли у вас как у писателя чувство, что одним из важнейших качеств настоящего художника является способность облекать в художественную форму все то, что хранится в подсознании, и таким образом вносить свой вклад в общественную жизнь? Является ли это частью вашего понимания одной из задач или проблем данного писателя?

О: Не знаю, стоит ли заходить так далеко.

В: Позвольте мне перефразировать вопрос. Считаете ли вы, что в этой книге Берроуз тем или иным способом извлек из подсознания массу материала, ставшего полезным, а после придания ему художественной формы – и уникальным?

О: Думаю, он не только уникален и полезен, думаю, в этой вещи дана некая картина. Я считаю, что это произведение… Один из джентльменов, которые давали показания ранее, упомянул св. Августина. Мне мысль о св. Августине в голову не приходила. Для меня это просто изображение преисподней. Да, это Ад. Ваша честь, я кое-что об этом написал. Если пожелаете, могу прочитать.

В: У вас что, есть какие-то заметки?

Суд: У вас есть заметки?

Мейлер: Да, у меня есть заметки.

Суд: Прошу вас.

Мейлер: Так вот, в этих заметках…

Суд: Между прочим, когда вы их написали?

Мейлер: В воскресенье. Ранее я уже писал об Уильяме Берроузе в «Эсквайре», два, а может, и полтора года назад. Но я понял, что не хочу просто возвращаться к написанному. Те заметки были хвалебными, но я почувствовал, что хочу их освежить. Если пожелаете, могу предложить их вам.

Де Грациа: Продолжайте, мистер Мейлер.

О: Уильям Берроуз является, по моему мнению – каковы бы ни были его сознательные намерения, – религиозным писателем. При чтении «Голого завтрака» возникает ощущение умерщвления духа, и с более сильным ощущением я не сталкивался ни в одном современном романе. Перед глазами встает картина, изображающая то, как вело бы себя человечество, будь человек полностью отлучен от вечности. Что придает этой картине пулеметно-заостренную четкость, так это полнейшее отсутствие сентиментальности. В религиозных материалах сентиментальность выступает наружу в виде некоей сахариновой набожности, вызывающей у впечатлительных, проницательных и глубоко чувствительных людей отвращение к любой мысли о религиозном чувстве. Берроуз избегает даже намека на подобную сентиментальность (которая, разумеется, свела бы на нет ценность его произведения), прилагая к серии педантично описанных и внушающих ужас событий резкую, язвительную лексику – своего рода юмор висельника, остатки гордости побежденного человека, гордости за то, что он не утратил, по крайней мере, своей горькой иронии. Тот же вид юмора процветает в тюрьмах и в армии, на ипподромах и в букмекерских конторах – граффити холодного, даже злого остроумия, основанного на функциях организма и бренности тела, а также на пренебрежении, унижениях и муках, которые может испытывать человек. Это необузданный, страшный юмор, такой же беспристрастный и неумолимый, как налог с продажи. Это разменная монета общения в каждом из названных миров. Горечь – это щелочь, каждую серьезную тему она протравливает в едком веществе самых жестоких переживаний; то, что остается, так же сухо и серебристо, как кость. Именно этот вид высокопробного сухого осадка и является для меня эмоциональным содержанием произведения Берроуза.

Точно так же, как Иероним Босх с утонченностью линии и плутовским юмором выписывал самые дьявольские и чудовищные подробности, заставляя зрителя долго ощущать себя слугой во дворцах ужасов преисподней, так и Берроуз пробуждает в читателе дремлющее представление о том, каким может быть Ад – Ад, который может оказаться кульминацией, конечным продуктом научной революции. Медицина кончается наркотиками; жизнь кончается смертью; человечество может найти свой конец в Аду, который наступит из-за тщеславия разума. Нигде, кроме как в собранной в «Голом завтраке» коллекции уродов, полубезумных гениев, картежников, преступников, извращенцев и доведенных до скотского состояния людей, не отражены столь блестяще и современно тщета людских устремлений и необузданные пороки, неизбежные, когда идея личной или интеллектуальной власти ставится выше, чем сострадание к ближнему.

Этот документ обогащает нас, и наша страна производит более благоприятное впечатление, поскольку издатель может напечатать этот документ и продавать его в общедоступном книжном магазине, продавать легально. В нем даже содержится намек на то, что слова Линдона Джонсона о «Великом обществе» могут оказаться не простой похвальбой политика, что они и в самом деле таят в себе зерно новой истины; ведь ни одно заурядное общество не сумело бы набраться храбрости и духовной честности, чтобы заглянуть в бездну «Голого завтрака». А Великое общество может без страха смотреть в пропасть собственного Ада, сознавая, что становится сильнее как нация, поскольку обладает художником, который способен возвратиться из Ада с изображением его чудовищных масштабов.

Я мог бы кое-что добавить, но, вероятно, суду этого достаточно.

Де Грациа: У меня вопросов больше нет.

Де Грациа: Мистер Гинзберг, вы прочли книгу Уильяма Берроуза «Голый завтрак»?

Аллен Гинзберг: Да.

В: И не один раз?

О: Да, несколько раз.

В: Не могли бы вы перечислить мне и суду несколько примеров, иллюстрирующих социально значимые идеи, которые выражены, по вашему мнению, в этой книге?