Юрий Антропов - Ивановский кряж

— Ты вроде про памятник начал да про Бондаря, — сдержанно напомнила Зинаида, потерявшая надежду, что Венька сам вернется к тому разговору, который только и был ей нужен.

— А?.. Ну, про них. Я и говорю, ты не думай, что я слабохарактерный или там на поводу у кого иду. Если только захочу, так я и лично Бондаря могу послать в одно место.

— Так за чем же дело-то стало?

Но Венька уже отошел совсем от утренней душевной расслабленности, как он называл про себя такое свое состояние, да и на работу пора было собираться, и он только покачал головой.

— Ох, Кустицкая, тебя послушать, дак… Ты за меня, что ли, газ-то потом будешь нюхать?! — теперь уже и накалялся он, зная наперед, что только криком и можно сейчас прекратить этот пустой разговор, эту напрасную трату нервов.

Хлопая дверью до звона стекол в шибках и проходя мимо окон их квартиры на первом этаже гулко топающим шагом, Венька показывал жене, до какого кипения довела она его своими глупыми упреками. Смотри и майся, с каким настроением идет человек на работу! Ну просто житья ему не стало из-за этого пятого цеха. А ведь сначала вроде бы обрадовалась: «Чистый воздух. И потери в зарплате никакой».

«Да и сам я тоже хорош, — напоследок подумал Венька, — сунул голову куда попало. Свет клином сошелся, что ли, на этом бочкотарном цехе?»

Утренний разговор с Зинаидой, затеянный им, видно, в честь ясного солнышка, целую неделю томившегося за тучами, выбил его из колеи. Прямо хоть на завод не ходи.

А тут еще Ивлев подъявился. Венька уже был за проходной, у росистого от ранней поливки цветника, когда услышал его голос.

— Постой-ка… ты куда так бежишь-то? — Ивлев заметил его, наверно, еще на автобусной остановке, а может, и в самом автобусе, но не мог протолкаться к нему, или же просто не хотел начинать разговора на людях, а теперь догонял, что-то доставая на ходу из внутреннего кармана пиджака. — Ты вроде бы так никогда не бегал к нам, в хлораторный… — натянуто пошутил он, пытаясь, как видно, обрести ровный, спокойный тон, будто между ними не было вовсе никакой ссоры.

— Да боюсь, как бы наши бочки не растащили, — неловко отшутился и Венька, вдруг слегка оробев не столько от самой этой встречи, сколько от смущенного вида Ивлева. И, замедлив шаг, пошел рядом, отодвинувшись на самый край тротуара, в то же время давая понять полуповоротом головы в сторону негаданного спутника, что, как бы там ни было, выслушать его он готов самым внимательным образом.

— Это верно, за народом глаз да глаз нужен, — улыбнулся Ивлев.

— Так ведь это кроме шуток — тащат наши бочки почем попало. Прямо не цех, а павильон бытового обслуживания.

— Я то и имею в виду, — невозмутимо согласился Ивлев. — Скоро же осень. Соленья всякие пойдут.

— Так ведь сталь-то отличная, — вроде как уже и защищался Венька, — нержавейка что надо, ей же ни черта не сделается, хоть сто лет простоит с рассолом!

— А я о чем? Да все об этом же.

Вот ведь человек! Поддел его как бы мимоходом и легко вышагивал рядом, будто для того только и окликнул, чтобы сравнить новую работу Веньки бог знает с чем.

Однако их первый и пятый цехи, стоящие друг от друга через дорогу, были уже совсем рядом, и они оба чувствовали, что на бочках, будь они неладны, останавливаться им нельзя, а то другой такой случай может и не скоро представиться.

Ну и глупое же положение… Они вроде бы и не ссорились. Просто крепко, напрямую, как и подобает мужчинам, поговорили тогда на кухне, и с тем Венька и уволился из первого цеха. Он и двух слов не сказал больше Ивлеву, только протянул заявление, мол, черкни резолюцию, и тот не удивился, не стал вдаваться в расспросы, уговаривать. Даже на двенадцать дней, как положено, решил его не задерживать. И вот теперь та обида притупилась немного, и верх брало старое чувство. Все же дружба у них была давняя, прикипели сердцем один к другому.

— Совсем забыл, — сказал Ивлев, протягивая ему стопочку белых квадратиков с заводской печатью на них. — Все никак не могу передать тебе талоны.

— Какие это еще талоны? — нахмурился Венька, хотя уже видел прекрасно, что речь шла о бесплатном, выдаваемом только работникам хлораторного цеха, молоке и кефире.

— Не знаешь, что ли? Все те же, что и раньше были, — Ивлев терпеливо держал перед Венькой раскрытую ладонь с пачкой талонов.

— Интересно… Какое я к ним имею теперь отношение! Слава богу, у нас в пятом воздух чистый, и без молочка не загнемся.

— Так-то оно так… Но мне, видишь ли, снова их дали на тебя.

— А разве эти конторщики не знают, что я уже в пятый перешел?

— Должны бы, вообще-то, знать… Как же не знают?

— Ну тогда в чем же дело?

— В талонах, я же говорю! — весело напирал Ивлев. — Я за них расписался и обязан вручить тебе. Не могу же я их бросить в мусорную корзину, сам посуди! Так что хочешь не хочешь, а пить молочко придется.

«Это же провокация, — восхитился про себя Венька. — Он делает вид, что я вроде бы никуда от них не уходил, а так просто, временно помогаю пятому цеху».

— Ты вот что, Саня, — сказал он с хмурой деловитостью. — Отнеси-ка их обратно, где взял. Пускай они там дурака не валяют.

И он замялся посреди дороги, ругая себя втихомолку самыми последними словами. Ему же, по правде говоря, не хотелось уходить от Ивлева ни с чем — так вот, толком не помирившись, не поговорив ни о чем путном. Но и стоять на месте было теперь неудобно: ведь сам же только что подвел черту, выбил из-под ног у человека, которому так же дорога была эта встреча, последнюю надежду на добрый исход.

— А ты че это осунулся? — вроде как с насмешливой снисходительностью спросил он вдруг Ивлева, ненадолго останавливая смущенный взгляд на его подгоревших, начисто утративших черноту и не таких уже разлапистых бровях. — С женой нелады, что ли?

— Да нет, все по уму… — Ивлев тоже смутился. — Ты же знаешь, мы с нею душа в душу. Тебе привет, кстати, от нее.

Венька мыкнул что-то невнятное и кивнул головой, дескать, это само собой разумеется и он, конечно, благодарит.

— Ну я пошел.

— Пока, — легко согласился Ивлев, будто расставались они теперь совсем ненадолго, и быстро, как бы между прочим, подал ему руку.

Вот этого-то момента Венька и ждал с самого начала. Он цепко ответил на пожатие, чувствуя, как суха и горяча у Ивлева ладонь.

— Ну, бывай… — И Венька раз за разом крепко тряхнул его руку, как бы молчаливо говоря ему: ну вот и все, мало ли что было между нами, как говорится, кто старое теперь помянет…

— Так я загляну к тебе к концу дня, — сказал Ивлев, стараясь хотя бы прищуром притушить в своих глазах радость. — Часикам к четырем, да?

— Конечно, заходи! — улыбнулся Венька, разряжая этой улыбкой то приятное смятение, охватившее его, какое не так часто выпадает человеку.