Юрий Антропов - Ивановский кряж

Он трусцой, как бы уже и впрямь торопясь, пересек дорогу и, не оглядываясь больше, скрылся за железной дверью пятого цеха.

В тихом полумраке пролета между станками, еще немыми и неуютно холодными, возле которых не было ни единой души, Венька словно запнулся и пошел совсем медленно, с неосознанной пока неохотой, исподволь полнясь знакомым тревожным чувством, наплывавшим на него все чаще и чаще.

Его глухо томило, не находя выхода, ощущение какой-то неустроенности. Он знал, что это давно с ним такое происходит, еще с тех пор, когда он работал в первом цехе. Просто он как бы привык, притерпелся к этой застарелой неявственной боли, и временами, обманывая себя, думал, что она от него отступилась.

Теперь, после встречи с Ивлевым, Венька понял, что боль эта в нем отныне будет острее, чем когда-либо прежде.

В самом начале девятого, как только собралась вся женская бригада, работавшая в одну смену, ожили станки. Сквозь дверь слесарки Венька слышал и различал любой из них — от ножниц до штампа. Все шло, как и должно было идти, и очень может быть, что его и не позовут ни разу до самого конца рабочего дня. Тем более что штампы он менял вчера вечером, теперь дня два будут выбивать из пластин не пробки, а верхние крышки с отверстиями.

Это была единственная, в сущности, работа — наладка штампов, за которую не так стыдно бывало Веньке. Тут приходилось и попотеть как следует, и немалую сноровку проявить, чтобы почувствовать по ходу пресса малейшие зазоры или прижимы, которые следовало свести на нет.

Но даже и с таким делом, по правде говоря, справился бы любой слесарь-наладчик третьего разряда, и Веньке всегда казалось, что многие видят и понимают это, но только не высказывают прямо в глаза — оттого ли, что Бондаря боятся, или самого Веньку обидеть не хотят, а может, просто стараются ни во что не вмешиваться.

И уже вовсе совестно было ему думать сейчас про остальную свою работу, какая иной раз выпадала на дню. Из-за сущего пустячка бегут к нему бабы. «Веня, шов на бочке неплотно смыкается», «Веня, гофрировка кособочит чего-то…» Подойдет он, подкрутит, где надо, или малость приотпустит, наоборот, — и опять направилось дело, и опять он торчит у себя в слесарке, не зная, к чему применить свои руки.

«Ей-богу, как заключенный, — думает Венька про себя, — так и свихнуться недолго, с работой такой…»

Коротая время, он то шампуры из титана отполирует, то корпус из плексигласа для шариковой ручки выточит. А то просто сядет на верстак и сидит, и сам не ведает в такие минуты, думает ли о чем или дремлет с открытыми глазами.

А тут еще Зинаида стала над ним потешаться… Началось с того, что разные цеховые помещения пронумеровали на случай эвакуации при пожаре, и вот для слесарки досталась восьмерка, и Зинаида, прознавшая про это, то и дело подтрунивает теперь над Венькой — полюбила, видите ли, пение, и поет все одну и ту же песню, бог знает где и когда услышанную:

Больше всего удручало Веньку то, что в этой странной обстановке его и увидит сегодня Ивлев, будто он и впрямь проштрафился и вот дали ему самую захудалую работенку, в которой особенно стыдным было это узаконенное безделье. Только встанет на пороге — и сразу поймет.

Уж кому-кому, а Ивлеву пыль в глаза не пустишь, он тут насквозь все знает. И вся эта ухоженность слесарки, все эти полочки из нержавеющей стали, на которых в строгом порядке тускло отсвечивали в ячейках разные инструменты — и нужные, и ненужные для пятого цеха, раздобытые Венькой впрок, — кого другого еще и могут убедить, но только не Ивлева, что его работа не так проста, и что здесь у него нечто вроде дежурного помещения, какое имеется у слесарей и в первом цехе, и что то дело, на которое могут его позвать в любую минуту, возможно, столь же серьезно и опасно, как и там, в хлораторном…

Пополудни, напевая себе под нос один и тот же куплет про камеру восьмую и большой замок, Венька надумал выставить внутреннюю раму на окне и, повыдергав гвозди из косяков, снял пыльную ржавую решетку, давно мозолившую ему глаза.

За этим задельем и застал его Бондарь, заглянувший по обычаю в слесарку. Вместе с ним принесла нелегкая и председателя профкома.

Бондарь недоуменно глянул на решетку, не сразу сообразив, как видно, откуда она тут взялась.

— Пережитки прошлого ликвидирую, — ухмыльнулся Венька, сунув председателю руку, перепачканную пыльной паутиной. — Это же черт знает что! Комбинат коммунистического труда, белым по красному написано на воротах у проходной, а окна от самих же себя зарешечиваем.

Бондарь настороженно прищурился.

— Ты чего это не в духе сегодня, Комраков? — Он привык называть Веньку при посторонних только по фамилии, как бы заранее отдаляя тем самым его от себя на всякий случай.

— Будешь тут в духе…

— Ты это… штампы сменил?

— Еще вчера.

— А ролики на третьем выправил?

— Да сменил, выправил! От, господи…

— Ишь ты, какой быстрый… Чего же тогда не в духе?

Венька тоскливо поглядел на просторный, заметно раздавшийся вглубь подоконник, где в толстом слое пыли между рамами лежали матерые сизые мухи, давно угодившие в эту западню и там окочурившиеся.

«Опостылела мне эта педальная деятельность», — хотелось сказать ему прямо в глаза начальству, но он только плюнул в сердцах.

Бондарь, темнея лицом, пытался поймать Венькин взгляд.

— Ну а где же ваша баночка? — вспомнил тут председатель и, как бы пощупав пальцами воздух, раскрыл перед собой ладонь, дескать, показывайте, показывайте скорее.

— А это счас, Николай Саныч, — встрепенулся Бондарь, — он сам все и покажет, наш рационализатор…

Венька смотрел на них как на полоумных.

— Профком интересуется нашей затеей, — подмигнул ему Бондарь. — Ну насчет того, чтобы эти баночки под титановую краску не завозить из Бийска, вон откуда, а делать самим, на своей базе.

«Интересуется, так пусть идет и смотрит», — сказал Венька глазами.

— Давай-давай, покажи…

Венька хмыкнул и, надвинув кепку на глаза и сунув руки в карманы брюк, нехотя, вразвалку пошел в цех. Сзади плелись Бондарь и председатель, чувствуя себя неловко оттого, что на виду у работниц никак не могли приноровиться к такому шагу строптивого слесаря.

В пять минут, отпустив работницу, Венька заменил кое-какие детали станка и тут же, на глазах у начальства, накрутил добрый десяток баночек.

— Гляди-ка, — изумился председатель, — и впрямь не хуже бийской получается. Это сколько же мы сэкономим на этом деле? — оживленно посмотрел он на Бондаря.

Тот с именинным видом, плохо замаскированным под озабоченность, приготовился выдать арифметические выкладки, но Венька уже слышал это много раз и, громко зевнув, как бы случайно поддел одну из банок носком ботинка. С жестяным звоном она запрыгала по цеху.