Тадеуш Конвицкий - Современный сонник

— Папа, иди домой, а то мама сказала, что не впустит! — крикнули дети, снова появившиеся в дверях.

Сержант Глувко беспомощно охнул и стал озираться по сторонам в поисках своей портупеи, куда-то запропастившейся, пока он пировал.

— Сидите, — сказал граф. — Неужели вы боитесь жены?

— Вам-то хорошо говорить, — едва не плача, пожаловался Глувко. — А я тут на табурете сижу, как на раскаленных угольях…

Однако он расселся поудобнее, потому что дети исчезли так же быстро, как появились. Сержант тяжело вздохнул и потянулся за вновь наполненным стаканчиком.

— Ну, так выпьем за то, чтобы всем здесь остаться, — торжественным тоном предложила пани Мальвина.

Стало тихо. Путевой мастер посмотрел на нее покрасневшими глазами.

— Где остаться?

— Здесь, на нашей земле, — неуверенно пояснила пани Мальвина. — Чтобы человека в старости не выгоняли неведомо куда.

Путевой мастер вертел в пальцах стаканчик и беззвучно шевелил губами.

— Всюду можно жить.

Пани Мальвина поспешно подсела к нему.

— Вас на большую должность поставили, и в партии вас все знают. Достаточно, чтобы вы одно словечко сказали где надо.

— А вам известно, что тут речь идет о вопросах более широкого масштаба?

— Знаем, хоть мы люди простые. Но плотину свою они могут поставить за Солецким бором, там, где одни луга, пустыри и люди не живут…

— Не нам их учить. Они получше нас разбираются.

— А если мы не позволим нас переселять? — закинул удочку партизан.

— Я вас насквозь вижу, Крупа.

— Я тебя тоже вижу. Тут твоя последняя черта. Ты всюду пытал счастья и все-таки к нам вернулся.

— Я был там, куда меня послали.

— Мы ни с кем не спорим. Нам и эта власть хороша. Но куда же мы на старости лет денемся, мы уж и так один раз свою землю оставили.

— Если мы все дружно выступим, так нас, наверное, не тронут, — добавил граф.

Партизан ткнул кожаным пальцем в сторону путевого мастера.

— Ты отлично знаешь, что здесь наша земля обетованная. И нам нечего искать по свету.

Путевой мастер с силой оттолкнул стол.

— Значит, вы меня своим угощением подкупаете, как довоенного старосту? — сказал он, с трудом вставая с табурета.

— Ах боже. Ну кто бы посмел! — вскричала пани Мальвина. — Мы так, по-хорошему, и государству чтобы польза, и нам чтобы без убытку.

— С такими речами не ко мне обращайтесь. Меня достаточно били в жизни. Но вам я не позволю. За стаканчик сивухи хотите купить меня с потрохами?

— Ты, видно, забыл, что было раньше? — тихо спросил партизан.

Путевой мастер медленно повернулся к нему.

— А кому еще помнить? Я-то помню, я все помню, я всегда буду помнить. Но вы уж меня не переделаете. Такой, как есть, таким и лягу в могилу.

Граф нервно захихикал и стиснул локоть Регины.

— Да, я нажился за ваш счет, — сказал без всякой связи путевой мастер. — Как только я закрою глаза, слетайтесь и вырывайте из-под моего трупа все, что ваше.

— Ты к нам имеешь претензии? — спросил партизан и тоже встал из-за стола. — Я перед тобой провинился?

Путевой мастер поднял кулак и собирался что-то сказать, но всего-навсего разжал ладонь, беспомощно поглядел на пожелтевшие от табака пальцы и, смирившись, махнул рукой, словно желая отогнать густое облако синего дыма.

— Где моя фуражка?

Партизан снова сел на скамью.

— Под столом.

Путевой мастер еще раз махнул рукой и, не подняв фуражки, пошел к двери. Там он столкнулся с детьми — запыхавшись, они ворвались в комнату.

— Папа, идем, мама ждет возле дома.

— Иду, иду, — проворчал Глувко. А когда дети выбежали, добавил с горечью: — Вам-то хорошо.

Граф захихикал и обнял за талию Регину.

— Некрасиво как-то получилось, — огорченно заметила пани Мальвина.

Мы молчали. Корсак вдруг зашатался и стукнулся лбом о стол.

— Тсс. Пусть полежит. Отдохнет, бедный, — пожалела старого Корсака его сердобольная сестра.

Только теперь я заметил, с каким мрачным вниманием наблюдает партизан за ухаживаниями графа, который как раз в этот момент наливал настойку в Регинин стаканчик.

— Ну, пани Регина, ваше здоровье.

Партизан стукнул пустым стаканом по многострадальной крышке стола. Мы все поглядели в его сторону, только граф Пац с превеликим старанием поил Регину из стаканчика, как младенца.

— Видите, вкусно.

Приблизив к ней свое длинное лицо, поросшее редкими желтыми волосами, он что-то шепнул ей на ухо. Регина сухо засмеялась и отвернулась от своего поклонника.

Партизан снова стукнул стаканом и упрямо уставился в противоположный угол.

— Что это я хотела сказать? — опять заговорила пани Мальвина. — Ах да, он строгий человек, ой, какой строгий, но он ведь здесь родился, здесь женился, здесь своих похоронил.

Сержант Глувко вздохнул и с тоской посмотрел на дверь.

— Мне все равно. Только порядок надо соблюдать.

Граф Пац в очередной раз захихикал.

— И чего вы блеете, как идиот? — в сердцах сказала пани Мальвина и встала, чтобы прибрать со стола.

Ничуть не смутившись, Пац снова стал что-то нашептывать на ухо Регине. Она слушала его с тем характерным выражением лица, которое выдавало напряженное внимание и настороженность. Партизан хлопнул стаканом о стол, и тогда Ильдефонс Корсак вдруг всхлипнул сквозь сон.

Пани Мальвина погладила его по зеленоватым патлам.

— Ишь, бедный, приснилось ему что-то страшное.

Граф подтянул Регину вместе с табуретом поближе к себе. Кончиком языка он торопливо облизывал пересохшие губы, стараясь совладать со своими непослушными руками.

— Горькая водка, правда, пани Регина?

— Можно выдержать, не жалуюсь.

— Я кое о чем другом думаю.

— Меня не интересуют ваши мысли.

— Камень, холодный булыжник, а не женщина, — говорил граф, пронзая взглядом ее декольте.

— Не приставайте, ладно?

— Пардон. Я питаю в отношении вас серьезные намерения.

— Вы лишнее выпили.

— Для храбрости, пани Регина. От вас пахнет травами, это от волос, правда?

Партизан скрипнул табуретом, повернувшись к окну, где на стеклах мутнели наши отражения.

Граф снова стал что-то торопливо нашептывать Регине, потной рукой он искал под столом ее руку. У сержанта Глувко заурчало в животе. Он печально покивал головой.

— Вы прекрасны, вы действуете на меня не только духовно, но и физически, — с видом заговорщика дышал Регине в ухо граф. — Физическая близость имеет первостепенное значение. Вы очень мне подходите, честное слово.

— Граф, — глухо окликнул его партизан.

Пац еще больше понизил голос и ближе пододвинулся к Регине.

— Граф, — громче сказал партизан.

Пац сердито обернулся.

— Сами вы граф.

Партизан, не торопясь, встал, подошел к Пацу и подсунул к самому его носу свой протез.