Тадеуш Конвицкий - Современный сонник

Потом вы услышали пронзительный крик Смелого:

— За мной! Сюда!

И все побежали вправо, преследуемые полосами трассирующих пуль, которые неслись низко над землей, как обезумевшие светлячки. Вы бежали по замерзшему лугу, и лужи, затянутые коркой льда, разлетались у вас под ногами, как оконные стекла. Утром, когда все спали уже на квартире, пришел командир, поручик Буря. Он снял шапку и сел у окна, глядя на новеньких, лежавших в ряд на соломе. Вы поднимались, как штафирки, неуклюже потягиваясь, зевая, а он улыбался и оценивал взглядом своих будущих солдат.

— В порядке, Смелый?

— В порядке.

— Все пришли?

— Все.

Вы стояли перед ним в ваших городских пальто и старались побороть упрямую сонливость.

— Одного нет, — робко сказал человек, который пришел с мальчиком из города.

— Кого? — спросил Смелый.

— Бутуза.

— Как это? Почему?

— Ну нету.

— Может, спит где-нибудь в другом месте?

— Не было его, когда мы пришли сюда на квартиру.

Наступила полная тишина.

— Кто последний его видел?

Все молчали. Тогда ты заговорил.

— Я. В Тургелянах.

— А потом?

Поручик Буря встал и подошел ближе.

— Больше мы его не видали, — сказал один из парней.

— Это сын профессора, да? — спросил поручик.

— Так точно. Он шел рядом с ним, — Смелый указал на тебя.

— После Тургелян вы его больше не видели?

— Нет, поручик, — тихо ответил ты.

Поручик помолчал.

— Подождем до вечера. Может, он затерялся во время перестрелки.

Но Бутуз не пришел даже к полуночи, когда ты настороженно и боязливо засыпал, ощущая тупой внутренний холод. Всю ночь подряд без передышки тебе снилась запомнившаяся картина первой стычки. Ты видел два тусклых огонька, в непрерывном ритме вырывающихся из дула твоего нагана, и оползающую на землю тряпку, которая еще минуту назад была человеком.

Ты проснулся на рассвете, окостенев от холода, хотя товарищи твои лежали рядом в одном белье, раскидав все, чем они были прикрыты. Ты встал, подпоясался чужим ремнем и сунул за него наган с тремя патронами.

Потом ты зашел в соседнюю комнату, где спали старые ветераны. Перелезая через спящих, ты перетряхнул все рюкзаки и достал из них три надежные, грубо тесанные гранаты.

Ты вышел из хаты. Куры клевали лошадиный навоз. Из труб сочился реденький дымок, лениво проползал между домами и плоским облачком повис в огородах. Часовой исподлобья смотрел на тебя.

— Куда это? — спросил он, когда ты пошел по дороге в обратную сторону.

Ты не ответил.

— Стой! Стой! Куда ты идешь?

И поставил винтовку на боевой взвод. Но ты не оглянулся. Ты шел, опустив голову, как будто искал что-то в тонком слое снега.

— Стой, а то стрелять буду! — беспомощно кричал часовой.

А потом он замолчал и бессмысленно смотрел тебе вслед. Ты шел ровным шагом, хорошо зная, что никакая сила тебя не удержит и ты выполнишь то, что задумал. Уже остались позади какие-то деревушечки, покосившиеся придорожные кресты и маленькие кладбища, как мхом, обросшие инеем, — основной элемент сельских пейзажей.

Наконец ты вошел в Тургеляны. Крестьяне с ужасом и удивлением смотрели на тебя. По твоей походке, по нагану, воткнутому за пояс, они догадывались, кто ты такой. А ты между тем шагал серединой дороги, как командир патруля, возвращающийся на безопасную квартиру.

И тогда крестьяне стали многозначительно переглядываться и снисходительно про себя усмехались, дивясь своей ошибке. Они ведь уже твердо решили, что ты полицай и явился на немецкий пост.

Но немного погодя они снова повернулись в твою сторону, толкаемые странным сомнением. Тебе казалось, будто деревня внезапно замирает, и вот среди немой тишины ты идешь один между живой изгородью человечьих глаз.

Ты миновал запомнившиеся тебе деревья и без труда обнаружил то, которое видел во сне. Под ним на тонком слое снега ярко алело замерзшее пятно крови. Длинная нить красных бусинок протянулась от этого места к посту, укрепленному бревенчатыми стенами и мешками с окаменевшим песком.

Ты двинулся по кровавому следу, ожидая, что вот-вот кончится эта линия красных точек, открывая путь надежде. Но снег густел, становился все более страшным, как будто кто-то пронес здесь ведро крови и нетерпеливо раскачивал его.

У входа в немецкий блиндаж часовой в заснеженном шлеме с тоской поглядывал на стоявшую здесь же рядом новенькую баню. Из пустого чердака бани валили сочные клубы дыма, смешанного с паром. Внутри слышны были крики немцев и свист березовых веников, которыми они хлестали себя.

Ты подошел к этой бане и жадно слушал голоса, свидетельствовавшие о буйном веселье, нескрываемом удовольствии, о ликующем сознании полноты бытия. Ты упорно смотрел в пустой треугольник чердака под соломенной крышей и знал, что в бане нет потолка.

Часовой снял шлем и шерстяную шапочку и яростно чесал свою кудлатую голову. Ты прекрасно видел, что он никак не может дождаться своей очереди.

А когда вопли мужчин, шалеющих от восторга, слились в один общий крик упоения, ты полез в карман и достал оттуда гранаты. Старательно, как добросовестный продавец, ты связал их веревочкой наподобие пучка свеклы и зубами вырвал чеку из той гранаты, у которой потрескалась темно-зеленая глазурь.

И тут-то тебя и заметил часовой и в одно мгновение понял, какой сюрприз ты им готовишь. Он истерически вскрикнул, словно остерегая тебя от беды, швырнул на землю каску и вязаную шапочку и крепко ухватился за винтовку. Но прежде, чем он успел нацелиться, ты спокойно, точно рассчитав расстояние, размахнулся и бросил гранаты в зияющий треугольник чердака. Потом и ты, и часовой, вы оба мучительно долго ждали, не отрывая глаз от просмоленных стен бани.

Наконец крыша раскололась надвое, давая выход фонтанам искр и мясистого пара. Один за другим взметнулись вверх раскаленные кирпичи и только тогда вывалились на снег двери, а на них скатился к твоим ногам голый мужчина, державшийся за красный живот. Потом выскочил второй и сразу упал на колени в снег, рыгая кровью. За ним выполз третий, зажимая ладонью разорванную артерию. Они кричали, но это не был крик. Голые люди выли, порываясь бежать, а белый снег цепко держал их у земли, и они перекатывались в холодном сверкающем пуху, на котором все шире растекались алые пятна крови…

— Где ты слышал, Старик, чтобы во время войны происходили чудеса? — спрашивает Ласточка. — Во время войны бывают только сложные, запутанные и все-таки обыденные истории. И что же с ним случилось?

— С кем?

— Ну, с тем пареньком.

— Я тебе все сказал. Правда, потом сложили целую легенду, и до меня дошли слухи, будто это был не мальчик, а переодетая девочка, и ее отец, значит, этот профессор, до конца оккупации ходил по деревням, искал свою дочку.