Олег Чистов - Вернуться домой

Отработав свой контракт, я купил в престижном районе Парижа хорошую квартиру. В этом районе эмигранта из Азии или из Африки можно увидеть только в роли почтальона или водителя такси. Такое положение вещей меня очень устраивало. Насмотрелся за семь лет досыта. Квартиру обставил по первому разряду, машину хорошую купил. Деньжищ еще оставалось до дури, решил съездить на юг, на море.

Я перебил его, спросил:

— А почему ты говоришь, «отработав» контракт, а не отслужив?

— В иностранном легионе много разных профессий и направлений, вот там люди действительно служат. Им и платят, как за службу. Такие наемники, как я, выполняли самую паскудную работу. Чем работа мерзостней, тем ставки выше. Так что она хоть и самая грязная, но работа.

Опять плеснули по фужерам, закурили и продолжил:

— Пру по автобану на юг. Педаль почти до упора вдавил в пол. Мелькнул очередной указатель съезда. Что-то знакомое всплыло в памяти. Точно, съезд на городок нашего французского шалопая, которого когда-то я выволок на себе. Притормаживаю и кручу баранку вправо, плавно вписываясь в поворот. Ведь просил парень заскочить к нему, если выживу. Так почему не заехать? Море от меня не убежит. Заеду, надеюсь, не забыл ничего, а если и забыл, не велика беда.

Назвать этот населенный пункт городком — значит сильно польстить ему. Единственная улица домов в тридцать — не больше. Но и домами их трудно назвать. Что-то среднее между небольшими замками и огромными домищами. Множество хозяйственных построек. Но есть и сады, лужайки, кое у кого даже теннисные корты. Во дворах и на улице припаркованы дорогие машины новейших марок. За домами по пологим холмам убегают к горизонту виноградники. Конца и края им не видно. Ловлю себя на мысли: «Чему ты удивляешься, Колька? Ты находишься в самом центре огромной французской винной бочки, даже не только французской, а и общеевропейской. Здесь каждый квадратный метр земли стоит сотни тысяч франков. Здесь неприлично жить бедно. Правда, и вкалывают здесь от зари до зари. Но какая же здесь, должна быть, скукотища! Вот от нее-то и удрал в легионеры наш шалопай. С трудом, но его можно понять».

В центре улицы, небольшой овал, куда вписан — старинный собор, почта-телеграф, булочная и кафе. И все. Народу ни души.

Паркуюсь напротив булочной: наверняка там знают всех. Пока выбирался из салона машины, на порог вышла хозяйка заведения. Поставив ладонь козырьком над переносицей, чтобы не слепило солнце, вглядывается в чужака. Подхожу, здороваюсь. Прошу помочь мне и называю адрес. Она уточняет:

— Вам старого или молодого?

Отвечаю ей, что, скорее всего, мне нужен молодой человек. Она кивает головой:

— Молодой хозяин точно дома. А вот старого я уже видела вон на том холме, на винограднике.

Махнула рукой в сторону большого дома, увитого до самой крыши плющом:

— Вам туда.

Поблагодарил, сел в машину и, проехав метров двести, остановился у указанного мне дома. Металлическая решетка огромных автоматических ворот затейливо украшена коваными листьями и гроздьями винограда. Это как бы визитка владельца поместья. Не ошибешься, чем он владеет. Рядом калитка, выдержанная в одном стиле с воротами. На каменном столбе — бронзовая табличка с именами людей, живущих в доме, кнопка и раструб переговорного устройства. Жму кнопку. Трель звонка, раздающегося в доме, слышна даже мне на улице. Потом шорох в переговорном, и старческий, надтреснутый голос интересуется у меня, кто я и что меня привело к этому дому. Спрашивает, как доложить обо мне молодому хозяину. Немного теряюсь. Мои новые имя и фамилия никому ничего не могут сказать. Но быстро выхожу из положения и отвечаю:

— Я тот русский, которого ваш хозяин должен помнить по Африке.

На том конце переговорного устройства слышно, как охнул старик и забормотал:

— Да-да, конечно, я бегу, уже бегу.

Донеслись его торопливые шаркающие шаги. Прокричал кому-то, находившемуся в глубине дома:

— Это русский, тот самый! Твой русский из Африки.

Затем донесся звук вопля и громкий веселый французский мат, если его можно назвать таковым. Естественно, он слабоват против нашего русского могучего и всеобъемлющего. Но все же.

Да, шалопай по-прежнему был в своем репертуаре. Раздался зуммер, щелчок, и калитка слегка приоткрылась, впуская меня. Шагнул во двор к широкому, но невысокому всего в три ступени, крыльцу. С правой стороны был пристроен пологий металлический пандус, по которому можно въехать и спуститься на инвалидной коляске. Широкая застекленная дверь из дома распахнулась. На крыльцо выскочил высокий костлявый старик, украшенный белой бородой а-ля Лев Толстой. Прижался к притолоке, пропуская перед собой электрическую инвалидную коляску В ней восседал, протягивая ко мне руки, слегка постаревший и пополневший, но все тот же наш шалопай. Буквально пара прыжков — и я уже рядом. Он обхватил меня руками за пояс, уткнулся лицом мне в живот и заревел, как малый ребенок. Всхлипывая и вздрагивая всем телом, бормотал:

— Я ждал, я верил, я молился за тебя. Это было бы несправедливо, если бы ты не вернулся оттуда, я верил.

Рядом стоял «Лев Толстой», громко хлюпал носом, промокая бумажной салфеткой покрасневшие от слез глаза. Такой встречи я не ожидал. Чувствую, еще чуть-чуть — и меня пробьет на слезу, а ведь я уже забыл, когда последний раз плакал. Наверное, на похоронах матери. Но он вовремя оторвался от меня. Тряхнул головой, промокнул рукавом футболки глаза. Смущаясь, глухо сказал:

— Ну, ладно, пошли в дом.

Снаружи здание не поражало воображение, почти ничем не отличаясь от соседних строений. Такая же внушительная каменная постройка, увитая плющом под красной черепичной крышей. И совсем другое дело — внутреннее убранство.

Огромный холл с высоким потолком, с которого на цепях свисала огромная бронзовая старинная люстра. Стены в три человеческих роста. Зеркала в бронзовых рамах с бронзовыми бра по бокам. Всевозможных конфигураций диванчики и пуфики вдоль стен. Несколько больших напольных ваз, но без цветов. Последнее наводило на мысль, что женщины в доме нет. Мозаичный, слегка поскрипывающий паркет был надраен до блеска. Изгибаясь плавными дугами, справа и слева на площадку второго этажа вели широкие дубовые лестницы. На одной из них был смонтирован электроподъемник с платформой для коляски. Заметив, что я обратил внимание на это дополнение к интерьеру, Анри (у парня было заковыристое имя, состоящее из трех имен, последним было — Анри. Так мы его и звали, но чаще просто — шалопай. Самый молодой среди нас — он не обижался и откликался на него) небрежно бросил:

— Я этим подъемником практически не пользуюсь. На втором этаже живет отец, а нам с Артуром хватает и первого.