Олег Чистов - Вернуться домой

Подскочил гарсон. Николай попросил его принести счет. Пока алжирец бойко стучал по кнопкам калькулятора и выписывал счет, опираясь на стойку бара, Николай предложил:

— Давай выкурим по последней, я тебе быстренько дорасскажу про Анри, и мы с тобой на сегодня разбежимся.

Прикурили. Затянулись дымком, и он продолжил:

— Тогда там, у собора, Анри активно крутил головой, явно кого-то высматривал. А когда перевел взгляд на небольшую группку людей, переходивших в это время улицу, по его лицу скользнула еле заметная улыбка. Парень сделал пару шагов им навстречу. Коротко обернулся на нас. Я сделал вид, что не обращаю на него внимания, а внимательно разглядываю древний собор…

К нам подошел гарсон, положил на стол небольшой подносик со счетом. Николай слегка пригнулся, всматриваясь. Достал деньги, отсчитал и положил на поднос. Последнюю купюру в сто франков положил поперек стопочки. Алжирец улыбнулся, изобразил вежливый полупоклон, поблагодарил и пригласил нас заходить в их заведение еще.

Николай улыбнулся, но это уже не относилось к гарсону, а скорее — к своим воспоминаниям, и продолжил рассказ:

— Стоявший рядом со мной Артур слегка дернул меня тогда за рукав и тихо спросил: «Видел, как он крутил головой?»

Утвердительно кивнул. Старик легонько сжал мой локоть, шепнул: «Не поворачивайся пока».

Быстро зашептал, вводя меня в курс дела:

— Пришла, пришла его Мари. С родителями пришла на службу. Ее отец — шеф филиала парижского банка в нашем городке. Мари с матерью помогают ему в офисе.

Я не удержался и съехидничал:

— Так вот откуда у него любовь к цифрам и банковским проводкам…

Старик тихо засмеялся.

— Ты ж понимаешь, нам с Шарлем все едино, да будь она хоть полицейским инспектором! Лишь бы парень за ум взялся. Мари — девушка культурная, хорошо воспитанная, с образованием. Вот только ей тоже не повезло в жизни. Окончила университет в Париже, влюбилась в лоботряса-художника, выскочила за него замуж. В этой богемной-то среде… я думаю, ты знаешь. Короче, начал художник наркоманить, да так втянулся в это дерьмо! Промучилась она с ним пару лет, развелась и вернулась к родителям. Здесь, в банке отца, они с Анри и познакомились. Ну, и зачастил наш шалопай под любым предлогом в банк. Мы с Шарлем ему в его «рвении» подыгрываем.

Старик весело хихикнул.

— Сколько ей лет?

Артур, задумавшись, почесал висок, шевельнул губами, что-то подсчитывая, неуверенно ответил:

— Где-то ближе к тридцати уже, — уверенно добавил: — Да, пора бы уже женщине не только семью иметь, но и детей. Главное-то не это. Мы же с Шарлем видим, что наш оболтус нравится ей! И она ему!

Старик скривил лицо в болезненной гримасе, махнул рукой:

— А он комплексует, зациклился на своей инвалидности!

В этот момент Шарль отделился от группы мужчин и, широко улыбаясь, решительно направился за наши спины. Артур радостно зашептал:

— Молодец, Шарль! Вперед! Бери инициативу в свои руки. Иначе сынок еще будет долго тянуть резину.

Тихо потянув меня за рукав, начал разворачивать к подходившей группе.

Мужчина и женщина достаточно солидного возраста, где-то под шестьдесят. Он — чуть выше среднего роста, седая голова с явными залысинами. Глаза прячутся за слегка затемненными стеклами очков в хорошей роговой оправе. Светло-серый костюм и шелковая фиолетовая рубашка с расстегнутой верхней пуговицей. Намечающийся уже возрастной животик еще не портит его. На женщине — брючный костюм песочного цвета. На шее — косыночка из лионского шелка в тон костюму. Эта деталь предназначена для прикрытия складок на уже не молодой шейке. На голове аккуратная стрижка, в ушках искрятся бриллиантики в небольших клипсах. На груди замысловатая брошь поблескивает камушком. Все очень выдержанно. Женщина сумела сохранить привлекательность даже в этом возрасте. Особенно хороши большие карие, с молодой искоркой глаза. Макияж если и есть, то совсем чуть-чуть.

Рядом — их дочка. Да, ей примерно лет так двадцать восемь. На полголовы выше родителей. Темные, густые, слегка вьющиеся волосы гладко зачесаны и перехвачены сзади широкой бархатной лентой. Лобик открыт, и только на висках легкие завитки слегка прикрывают ушки. В меру пухлые губки, прямой носик и огромные мамины карие глаза с искринкой. Ни грамма косметики. Только крылышки бровей слегка подправлены пинцетом. На ней светлая блузка с коротким рукавом-«фонариком». Темная, слегка расклешенная юбка пальца на три выше коленей. Линия талии подчеркнута широким лаковым ремнем с крупной пряжкой. На ногах — темные туфельки на среднем по высоте каблучке. Назвать ее красивой вроде бы и нельзя, а назвать просто симпатичной — этого мало. Есть такая порода молодых женщин, посмотрев на которых вы сразу представите ее в окружении детишек. Нет-нет, это не «хохлатка» в окружении цыплят. Это спокойная и уверенная в себе жена и мать. Вот такой я увидел тогда перед собой Мари. Возможно, просто хотел ее такой видеть рядом с Анри.

Они все о чем-то оживленно говорили. Пару раз Мари коротко посмотрела в мою сторону. Затем к ним подошел Шарль. Поздоровался с отцом девушки, церемонно приложился к ручке мамочки. Когда дошла очередь до Мари, она не позволила ему приложиться к своей ручке, а смеясь подставила щечку. Повернувшись к нам с Артуром, Шарль весело крикнул:

— Идите сюда, что вы там прилипли!

Мы подошли. Только закончили меня представлять и знакомить с этой семьей, как из группки мужчин донесся голос самого пожилого:

— Все, хватит курить и болтать! Пора в храм, служба начинается!

Все двинулись к боковой двери собора…

— Тебе приходилось бывать в католических соборах? — спросил Николай.

— Да, как экскурсанту.

— Тогда я очень коротко. Очень старый собор, и все вроде как обычно в католических храмах. Но вот одна вещь меня поразила. Старинные, дубовые, резные скамьи с низкими спинками. Подлокотники и обратная сторона скамей — все резное. Искусно увито виноградной лозой. Массивные листья и гроздья ягод, как живые. Рука невольно тянется потрогать. Когда сидишь на скамье, то создается впечатление, что сидящие перед тобой люди слушают проповедь, находясь в беседке, увитой виноградом. Понимаешь: даже сюда, в Божий дом, они ввели свою кормилицу — виноградную лозу. Воздают хвалу не только Богу, но и ей. В этом что-то есть, не правда ли?

— Все правильно, ты же сам говоришь, что она их кормилица. Почему бы и нет. Да и строгое убранство собора, наверное, от этого только выигрывает.

Николай тушит сигарету, мы встаем. Слегка развернувшись в сторону бармена, кивком головы благодарим его. Алжирец расплывается в заученной улыбке и, прижимая ладони к груди, слегка кланяется нам в ответ.