Эрих Ремарк - Ночь в Лиссабоне [litres]

«Нет».

«Она приедет, чтобы освободить из лагерей нацистов. Но, говорят, явится и гестапо. Про это вы слышали?»

«Нет».

«Немцы, по слухам, не интересуются неоккупированной зоной».

«То-то с них станется».

«Вы ничего про это не слыхали?»

«Слухи, и только».

«А от кого весточка для Хелен Бауман?»

Я помедлил. «От ее мужа. Он на свободе».

Вторая женщина рассмеялась. «Вот он удивится, муженек-то!»

«А можно зайти в столовую?» – спросил я.

«Почему бы и нет? Вы не француз?»

«Эльзасец».

«Боитесь? – спросила вторая женщина. – Почему? Вам есть что скрывать?»

«А нынче еще есть такие, кому нечего скрывать?»

«Можете спокойно повторить», – сказала первая. Вторая молчала. Пристально смотрела на меня, будто я шпион. Вокруг нее облаком стоял запах ландышевых духов.

«Спасибо, – сказал я. – Где столовая?»

Первая женщина описала мне дорогу. Я прошел через сумрак барака, словно сквозь строй. По обе стороны виднелись лица и испытующие взгляды. Я чувствовал себя так, будто угодил в государство амазонок. Потом вновь очутился на улице, на солнце, среди усталого запаха плена, который окутывает любой лагерь, словно серая глазурь.

Я шел как слепой. Никогда я не думал о верности Хелен или неверности. Слишком это было второстепенно, слишком незначительно… слишком много всего случилось, и так важно было просто остаться в живых, что все прочее как бы не существовало. Даже если б в Ле-Верне я терзался этим вопросом, он все равно оставался бы абстрактным, мыслью, представлением, выдуманным мной самим, стертым и возникшим опять.

Однако сейчас я находился в окружении ее товарок. Вчера вечером видел их у забора и сейчас видел вновь, голодных женщин, которые много месяцев провели в одиночестве и, несмотря на плен, были женщинами и именно поэтому ощущали все куда острее. Что еще им оставалось?

Я пошел к бараку столовой. Там среди других, что покупали продукты, стояла бледная рыжеволосая женщина. «Что вам нужно?» – спросила она. Я закрыл глаза и сделал знак головой. Потом шагнул в сторону. Она быстро обвела взглядом покупательниц, шепнула: «Через пять минут. Хорошие или плохие?»

Я понял, что она имеет в виду известия – хорошие они или плохие. Пожал плечами. Потом сказал: «Хорошие», – и вышел.

Немного погодя женщина появилась на пороге, махнула мне рукой. «Надо соблюдать осторожность, – сказала она. – Для кого у вас известия?»

«Для Хелен Бауман. Она здесь?»

«Почему?»

Я молчал. Видел веснушки у нее на носу и беспокойные глаза. «Она работает в столовой?» – спросил я.

«Что вам нужно? – в свою очередь, спросила она. – Сведения? Монтер? Для кого?»

«Для ее мужа».

«Последний раз, – с горечью сказала рыжеволосая, – вот так же спрашивали про другую женщину. Через три дня ее забрали. Мы договорились, что она сообщит, если все будет хорошо. Никакой весточки мы не получили, липовый вы монтер!»

«Я ее муж», – сказал я.

«А я – Грета Гарбо», – сказала женщина.

«Зачем мне иначе спрашивать?»

«О Хелен Бауман, – сказала женщина, – часто расспрашивали. Весьма странные люди. Хотите правду? Хелен Бауман умерла. Две недели назад. Умерла и похоронена. Вот вам правда. Я думала, у вас вести с воли».

«Она умерла?»

«Умерла. А теперь оставьте меня в покое».

«Она не умерла, – сказал я. – В бараках лучше знают».

«В бараках болтают много чепухи».

Я посмотрел на рыжеволосую. «Передадите ей записку? Я уйду, но хотел бы оставить письмо».

«Зачем?»

«А почему нет? Письмо ничего не значит. Не убивает и не выдает».

«Неужели? – сказала женщина. – На свете-то давно живете?»

«Не знаю. Вдобавок жил урывками, и часто меня прерывали. Можете продать мне листок бумаги и карандаш?»

«Вон там найдете то и другое. – Женщина кивнула на маленький столик. – Зачем писать покойнице?»

«Затем, что сейчас такое не редкость».

Я написал: «Хелен, я здесь. Возле лагеря. Сегодня вечером. У забора. Буду ждать».

Заклеивать письмо я не стал. «Передадите ей?» – спросил я у женщины.

«Сколько же нынче сумасшедших», – ответила она.

«Да или нет?»

Она прочитала письмо, которое я ей показал. «Да или нет?» – повторил я.

«Нет», – сказала она.

Я положил письмо на стол. «По крайней мере не уничтожайте его», – сказал я.

Она промолчала. «Я вернусь и убью вас, если вы помешаете этому письму попасть в руки моей жены», – сказал я.

«Еще что-нибудь?» Пустые зеленые глаза смотрели на меня с испитого лица.

Я покачал головой и пошел к двери. «Ее здесь нет?» – спросил я, еще раз обернувшись.

Женщина неотрывно смотрела на меня и не отвечала. «Я пробуду в лагере еще десять минут, – сказал я. – Зайду снова, спрошу».

Я шел по лагерному переулку. Я не поверил этой женщине, хотел немного выждать, а потом вернуться в столовую и поискать Хелен. Но тут вдруг почувствовал, что плащ незримой защиты исчез, я стал огромным и беззащитным – надо спрятаться.

Наугад я шагнул в первую попавшуюся дверь. «Что вам нужно?» – спросила какая-то женщина.

«Мне нужно проверить электропроводку. Здесь есть поломки?» – сказал кто-то рядом со мной, который и был мною.

«Здесь поломок нет. Хотя, по сути, все держится на честном слове».

Я увидел, что на женщине белый халат, и спросил: «Это больница?»

«Больничный барак. Вас сюда вызвали?»

«Фирма прислала меня. Проверить проводку».

«Проверяйте что хотите», – сказала женщина.

Заглянул мужчина в форме: «Что случилось?»

Женщина в белом халате объяснила. Я присмотрелся к мужчине. Кажется, я где-то видел его. «Электричество? – сказал он. – Лекарства и витамины были бы куда нужнее!»

Он швырнул кепи на стол и вышел.

«Здесь все в порядке, – сказал я женщине в белом. – Кто это был?»

«Врач, кто же еще? Другим-то на все начхать!»

«У вас много больных?»

«Хватает».

«А умерших?»

Она посмотрела на меня: «Почему вы спрашиваете?»

«Да так, – ответил я. – Почему все здесь так недоверчивы?»

«Да так, – повторила она. – Блажь такая, эх вы, наивный ангел с родиной и паспортом! Нет, у нас уже месяц никто не умирал. Но до тех пор покойников хватало».

Месяц назад я получил от Хелен письмо. Значит, она еще здесь. «Спасибо», – сказал я.

«За что благодарить-то? – горько спросила женщина. – Лучше благодарите Бога, что родители дали вам родину, которую можно любить, хоть она и несчастна и в несчастье своем сажает еще более несчастных в лагерь и стережет для злодеев, которые их убьют… для тех самых злодеев, которые сделали вашу страну несчастной! А теперь займитесь светом, – добавила она. – Хорошо бы в иных головах включить побольше света!»

«Здесь уже побывала германская комиссия?»

«Почему вас это интересует?»

«Я слыхал, ее ожидают».