Эрих Ремарк - Триумфальная арка [litres]

– А я вот уже не представляю.

Она встала с кресла и осторожно пошла к кровати.

Равич внимательно смотрел, как она идет.

– Это ведь более или менее все равно, как жить, Кэте. Можно и с удобствами, не это важно. Важно, ради чего живешь. Да и то не всегда.

Она закинула на кровать свои красивые, длинные ноги.

– Все не важно, – сказала она, – когда столько недель провалялся в постели, а теперь можешь встать.

– Вам не обязательно здесь оставаться, если не хотите. Можете в «Ланкастер» перебраться, только сиделку наймите.

Кэте Хэгстрем покачала головой:

– Нет, останусь здесь, пока не смогу уехать. Здесь я хотя бы избавлена от всех этих Дэзи.

– Гоните их вон, если будут надоедать. Нет ничего утомительнее болтовни.

Она осторожно вытянулась на кровати.

– Вы не поверите, но при всей своей говорливости Дэзи – замечательная мать. Представляете? У нее двое детей, и она превосходно их воспитывает.

– Бывает, – бесстрастно проронил Равич.

Она укрылась одеялом.

– Клиника – все равно что монастырь, – заметила она. – Начинаешь снова ценить простейшие вещи: то, что тебе дано ходить, дышать, видеть.

– Да. Счастье – оно у нас под ногами. Достаточно просто нагнуться и поднять.

Она посмотрела на него.

– Я серьезно говорю, Равич.

– Я тоже, Кэте. Только простые вещи не обманывают ожиданий. А счастья, его, чем ниже падаешь, тем больше подберешь.

Жанно лежал на койке, разбросав перед собой целый веер брошюр.

– Ты почему свет не включаешь? – спросил Равич.

– Мне и так пока видно. У меня глаза хорошие.

Брошюры оказались рекламными проспектами протезов. Жанно добывал их где только можно. Мать недавно принесла ему новую партию. Он показал Равичу особенно красочный. Равич включил свет.

– Это самый дорогой, – пояснил мальчик.

– Но не самый лучший, – возразил Равич.

– Зато самый дорогой. Я страховщикам скажу, что мне только такой нужен. Мне-то он вообще ни к чему. Пусть мне только по страховке за него заплатят. Я и деревянной ногой обойдусь, а денежки приберу.

– У страховщиков свои врачи, Жанно. И у них все под контролем.

Мальчишка даже сел в кровати.

– Это что же, они не оплатят мне протез?

– Оплатят. Ну, может, не самый дорогой. Но деньгами не дадут, проследят, чтобы ты именно протез получил.

– Тогда я протез возьму и тут же обратно продам. Ну, с убытком, конечно. Как вы считаете, процентов двадцать скидки будет достаточно? Для начала-то я десять предложу. Может, вообще имеет смысл с магазином заранее сговориться. Страховщикам-то какое дело, что я возьму – протез или деньги? Их дело раскошелиться, а там какая им разница. Так или нет?

– Конечно. Попробовать можно.

– А для меня разница большая. Мы на эти денежки могли бы сразу прилавок купить и все, что нужно для небольшой молочной. – Он хитровато усмехнулся. – Такой протез с шарниром и всеми прибамбасами кучу денег стоит. Это ж какая тонкая работа! Во лафа!

– От страховой компании кто-нибудь приходил?

– Нет. Насчет ноги и денег пока нет. Только насчет операции и клиники. Нам, может, адвоката нанять? Вы как думаете? Он на красный ехал! Это точно! Полиция…

Вошла медсестра, принесла ужин. Поставила на столик возле койки Жанно. Мальчик замолчал, дожидаясь, когда та выйдет.

– Еды так много, – вздохнул он. – Я в жизни столько не ел. Одному мне все и не осилить. Хорошо хоть мать приходит, она доедает. Тут нам обоим хватает за глаза. А ей экономия. Палата здесь вон сколько стоит.

– Палата в счет страховки оплачивается. Ты в любой можешь лежать.

Серое лицо мальчика озарила лукавая улыбка.

– Я с доктором Вебером уже поговорил. Он мне десять процентов обещал. Ну, он счет страховой компании выставит за все про все, а когда ему деньги придут, десять процентов мне отдаст. Наличными.

– Да ты у нас деловой, Жанно.

– Когда беден, иначе нельзя.

– Это правда. Боли есть?

– Да. Нога болит. Которой нет.

– Это нервы. Они все еще ногу чувствуют.

– Да знаю я. Все равно чудно. Когда у тебя болит то, чего уже нету. Может, это душа моей ноги все еще тут? – Он улыбнулся собственной шутке. Потом аккуратно накрыл верхний судок с ужином. – Суп, курица, овощи, пудинг. Ну, это вот для матери. Она курицу обожает. Дома-то мы ее не часто едим. – Он блаженно откинулся на подушку. – Иной раз ночью проснусь и думаю: как же мы за все за это расплатимся? Ну, спросонок, с перепугу, так часто бывает. И только потом соображаю, что я тут лежу, как сынок богатеньких родителей, и могу просить, чего захочется, и сестру могу вызвать, и та придет, а за все это какие-то другие люди заплатят. Шикарно, правда?

– Да, – согласился Равич. – Шикарно.

Равич сидел в смотровом кабинете в «Осирисе».

– Кто-нибудь еще есть? – спросил он.

– Да, – отозвалась Леони. – Ивонна. Она последняя.

– Зови ее. Ты здорова, Леони.

Ивонна была блондинка лет двадцати пяти, плотненькая, курносая и, как многие ее подруги по ремеслу, с толстенькими ручками-ножками. Она вплыла в кабинет, развязно покачивая бедрами, и приподняла шелковую комбинашку.

– Туда, – бросил Равич, указывая на кресло.

– А так нельзя? – спросила Ивонна.

– Это еще почему?

Вместо ответа она молча повернулась, демонстрируя свой ладный крепкий зад. Он был весь в синих полосах. Кто-то учинил ей нещадную порку.

– Надеюсь, клиент хотя бы как следует тебе заплатил, – заметил Равич. – Это не шутки.

Ивонна покачала головой:

– Ни сантима, доктор. Это не клиент.

– Значит, для удовольствия. Вот уж не думал, что ты охотница до таких забав.

Светясь от гордости и загадочно улыбаясь, Ивонна снова покачала головой. Было видно, что ей все это страшно нравится. Приятно было чувствовать себя важной птицей.

– Я не мазохистка, – выговорила она, щеголяя знанием ученого слова.

– Тогда что? Скандал?

Ивонна выдержала секундную паузу.

– Любовь, – изрекла она и сладко повела плечами.

– Значит, ревность?

– Да. – Ивонна сияла.

– Очень больно?

– От такого больно не бывает. – Она осторожно улеглась в кресло. – А знаете, доктор, мадам Роланда сперва даже не хотела меня к работе допускать. Я ее еле упросила. Хотя бы на часок, говорю, только на часок, для пробы, разрешите! Сами увидите! А теперь с этой синей задницей на меня спрос куда больше, чем прежде.

– Это почему же?

– Сама не знаю. Но некоторые чудики прямо с ума сходят. Ну, заводит их сильно. На прошлой неделе я на двести пятьдесят франков больше заработала. Сколько эта красота у меня еще продержится?

– Недели две-три, никак не меньше.

Ивонна аж языком прищелкнула от удовольствия.

– Если и дальше так пойдет, шубку себе куплю. Лисицу. Вообще-то кошку, но такую, что не отличишь.

– Ну а если не хватит, дружок всегда тебя снова отделать может.