Эра Ершова - Самая простая вещь на свете

— А не надо ничего думать! — продолжала кипятиться Света. — Нужно просто ставить меня в известность. По-моему, это не сложно.

— Ладно, я не права. Так ты придешь?

— А как же! Мероприятие-то клубное. Посмотреть надо, чего ты там состряпала. — Во фразе, как в сжатом для удара кулаке, она сосредоточила все свое презрение. — Кого приглашать будем?

— Да я уже всех пригласила, — Марина смотрела на Свету глазами хирурга, только что сделавшего надрез на теле пациента.

— Кого именно?

— Да всех твоих знакомых, кто на концертах был.

Света вздрогнула:

— Как моих знакомых? А кто тебе разрешил? И потом, где ты взяла адреса?

— Да ладно тебе, Свет, что ты как маленькая. Какие разрешения, дело-то общее. А адреса у меня все в компьютере, я же приглашения рассылала, ты забыла? — Теперь уже в голосе подруги отчетливо звучала усмешка, и не почувствовать этого Света не могла.

— Ладно, — процедила она сквозь зубы, с трудом сдерживая ярость. — Когда вечер?

— В субботу. Даниеля с собой возьми, Машеньку.

— А вот это я уж сама решу, кого мне с собой брать. До субботы. Пока! — Света зло повернулась, бросив на Марину через плечо уничтожающий взгляд, и вышла из комнаты.

В субботу вечером они всей семьей подъехали к низкому мрачному зданию, расположенному на рабочей окраине города, мертвой и невыразительной. С одной стороны гремела скоростная автострада, с другой унылой чередой тянулись здания производственных предприятий и учреждений. Жилых домов здесь не было. Редкие прохожие с удивлением косились на группу людей, собравшуюся перед входом одной из фирм.

— Эта идиотка все дело загубит, — выругалась Света, выходя из машины. — Смотри, куда людей пригласила.

— Как ты отзываешься о своей лучшей подруге, — мягко упрекнул жену Даниель. — Человек дело делает. Кстати, фабричные помещения для таких мероприятий сегодня даже в моде.

«И он на ее стороне», — раздраженно отметила Света и вспомнила, как долго она убеждала мужа в способностях и необыкновенной честности Марины.

— Ладно, пошли, — вздохнула она. — Машенция, чего ты там возишься, вылезай.

Из машины выскочила высокая худенькая девочка в нарядном бархатном платьице и лаковых туфельках. Лицом она почти в точности повторяла мать, только волосы были светлые.

— Мама, а тетя Марина здесь? — В голосе девочки звучала надежда.

— Ну конечно, здесь, — ответила Света и взяла дочку за руку.

— Ну что, готовы? — Даниель закрыл машину.

— Готовы! — серьезно отрапортовала Маша.

— Тогда пошли.

— О-о, это кто же к нам пришел? — послышался из толпы радостный голос.

Маша сделала стойку.

— Ну, что смотришь? Не узнаешь? Беги скорее сюда!

На другой стороне улицы, приветственно раскинув руки, стояла Марина.

Маша радостно подпрыгнула и нетерпеливо затопала ножками. Светлана крепко держала ее за руку.

— Мама, пусти! — Маша с силой вырвала руку и ринулась через дорогу. Подлетев к Марине, она с ходу бросилась в ее объятия, плотно обхватила руками и ногами и замерла.

— Ты что делаешь? — Света бросилась следом. — Здесь же дорога!

— Да ладно тебе, — добродушно усмехнулась Марина, — машин-то нет, — и поцеловала девочку в волосы.

— Это сейчас нет, — продолжала размахивать руками Света, — а через минуту могут появиться! Ребенок должен знать, что через дорогу нужно переходить только на светофоре. А ну, слезай! — приказала она Маше.

Девочка еще крепче обхватила Марину и, уткнувшись ей носом в шею, обиженно засопела.

— Слезай, говорю! Сколько раз повторять?

— Schatz [11] Сокровище (нем.) . , успокойся, — услышала она голос мужа. — Ничего страшного не произошло. По этой улице и днем-то одна машина в час проезжает.

Света очнулась. Она вдруг увидела себя со стороны — вот она вся как на ладошке, со всеми ее чувствами и переживаниями. Фурия в припадке бешенства. А напротив Марина — спокойная и сдержанная. Все эмоции под крышечкой, как пар в кастрюльке, и только крышка слегка звенит и вздрагивает.

— Ладно, не хочешь — не слезай, — сказала Света, с трудом подавив в себе порыв бешенства. — Пошли, нам нужно с людьми поздороваться. Уже семь. Впускать надо. Там на дверях кто-нибудь есть?

— Есть.

— Кто?

— Федя.

— Кто-о?!

— Федя, мой муж.

— Марин, ты что, совсем спятила?

На это Марина уже ничего не ответила. Она величественно повернулась и пошла к выходу, унося на руках Машу.

Публика, собравшаяся перед входом, отчетливо делилась на две части: справа группа спокойных, хорошо одетых людей со сдержанными манерами и тихими улыбками на невыразительных лицах. Слева — шумная, похожая на стаю встревоженных воробьев толпа, слегка потрепанная, но искрящаяся той нагловатой веселостью, которая исходит от смущения. Эти две группы — две культуры — никак не желали смешиваться, словно ими руководили те же химические законы, которые не позволяют маслу раствориться в воде.

Наконец двери открылись, и приглашенные стали стекаться ко входу, как две реки в одно русло. На пороге их встречал Федя. Весь красный от страха и волнения, он протягивал к гостям руки, как нищий на паперти. Завладев очередным билетом, торопливо надрывал его и переводил умоляющий взгляд на следующего гостя.

— Душераздирающее зрелище… — пробормотала Светлана и вошла внутрь.

Увидев своих знакомых, направилась к ним. Начались приветствия, рукопожатия. Света выполняла привычную роль хозяйки салона, когда к ней подошли Марина с Машей.

— Свет, пусть Маша у тебя останется, мне переодеться надо.

— Зачем? Ты же одета.

— Не могу же я в таком виде на сцену…

— А ты на сцену собралась?

— Ну конечно. Приветственное слово кто-то должен сказать.

— Должен, — согласилась Света. — Когда начинаем?

— Через десять минут. Ты пока загоняй народ в зал.

Зал оказался большим квадратным помещением без сцены. Все пространство было заставлено столами с маленькими горшочками искусственных цветов посередине. Вдоль стен стояли столы с угощением, бумажными тарелками и пластмассовыми вилочками. Обстановка напоминала «Голубой огонек» в приюте для бездомных. Русская часть публики, побросав сумки, заняла разом места получше и ринулась к столам с едой, немцы спокойно расселись на свободные места и стали ждать. Где-то сбоку открылась маленькая дверь, и оттуда вынырнула Марина. На ней было красное платье, сильно смахивающее на балетную пачку — жесткий корсет стягивал прямоугольный торс, пышная юбка зонтиком едва прикрывала круглые, как электророзетки, колени. На сильно оголенные плечи и грудь была стыдливо наброшена русская шаль.

— Дорогие друзья, — гаркнула Марина. Звук, усиленный неправильно настроенным микрофоном, секирой полоснул поверх голов зрителей. Публика вздрогнула. Какие-то умельцы бросились к микрофону, началась возня с аппаратурой. Минут через двадцать можно было начинать представление. Марина пожертвовала вступительным словом и, коротко объявив номер, удалилась.