Эра Ершова - Самая простая вещь на свете

— Ну, вот что ты будешь делать! — всплеснула руками нянька и принялась менять испорченную постель.

— Та-ак, а здесь у нас кто? — Врач заглянул в заботливо подставленную медсестрой историю болезни. — Усатова, очень хорошо, — он весело потер руки, как будто собирался выпить и закусить.

Марина посмотрела на него с нескрываемой ненавистью. «Чего он так радуется?» — подумала она и закрыла глаза.

— В рубашке, просто в рубашке родилась! — услышала она ликующий шепот врача. — Надо же, смерть рядом прошла и не задела, только погладила.

Доктор цепко держался за Маринино запястье, и она чувствовала, как под его пальцами оживает пульс.

— Ну-с, как дела? — поинтересовался он.

— Спасибо, лучше, — ответила Марина, с трудом сдерживая раздражение.

— Вы, голубушка, через недельку домой пойдете, — объявил доктор и, оттянув Маринино веко, посветил ей в глаз фонариком.

В Марине вскипало бешенство. Необъяснимо, но почему-то за все свои неприятности она сейчас ненавидела этого юного, но уверенного в себе врача.

— А почему вы, такой молодой человек, разговариваете, как будто образование еще до революции получали? — наконец не выдержала она.

— Что вы имеете в виду? — опешил врач.

— А вот это — «ну-с», «голубушка», — к чему все это? Нельзя ли попроще?

— Я, право, не знаю…

— Ну вот, видите, опять — «право»… — Марина выговорила это слово, ехидно скривив лицо. — Чушь какая-то, — она повернулась к врачу спиной и натянула на голову одеяло.

— Нахалка, нахалка! — послышался возмущенный шепот санитарки. — Лечишь их, лечишь, и вот тебе благодарность.

— Ничего, Лидия Сергеевна, — успокаивал санитарку врач, сам чуть не плача, — ничего, у нее же сотрясение мозга, такое может быть, агрессия и прочее.

«Да не от мозга у меня агрессия, — подумала Марина. — Почему нет диагноза — сотрясение души? Вернее было бы».

— Устала я, — пробормотала она и, закутавшись поплотнее в одеяло, уснула.

Марина проспала неделю, просыпаясь только по нужде. Иногда в ее сознание проникал заботливый шепот врача: «Ну как, спит? Вот и молодец. Пусть спит, не трогайте ее, это хорошо». Марине снилось, как огромный дракон, зажав в лапе букет из роз, хлещет ими по лицу маленького беззащитного Вартана. Вартан плачет и протягивает к ней руки. Марина изо всех сил бежит к нему на помощь, но расстояние между ними не уменьшается, а увеличивается. Потом вдруг Вартан тащит на окровавленной голове унитаз, перевернув его кверху дном, как шляпу. Потом снится холодная река, и Марина плывет в ней, неудобно загребая одной рукой, а другой держит над головой зонтик.

А потом сон кончился, и Марина проснулась. Она открыла глаза и, ощутив необыкновенную легкость в голове, села. В палате было темно.

— Ночь… — прошептала Марина и посмотрела в сторону окна.

Голое, лишенное занавесок окно отсвечивало кобальтом. Марина присела на подоконник. Батарея шпарила, как сумасшедшая. Марина вытянула ноги, чтобы не обжечься, и стала смотреть на небо. Звезд не было видно, их перебивал свет фонарей, и тем ярче на гладком, черном пространстве сияла зеленоватая луна. Там, за окном, была вселенская тишина, непостижимая бесконечность. Марине было хорошо, она чувствовала себя сопричастной этой тишине, а здесь соседи по палате нарушали покой мироздания храпом и нездоровой возней.

Глаза уже привыкли к темноте. Марина окинула взглядом палату, и ей захотелось вырваться отсюда на воздух, прямо сейчас, ночью, в тапочках и халате, вырваться на свободу из своей проклятой жизни и бежать по новому снегу, оставляя на нем горячие следы.

Она вернулась в постель и, забравшись под одеяло, с облегчением заплакала.

Наутро ее разбудил голос няньки:

— Усатова, к тебе пришли! — рявкнула она и свирепо хлопнула дверью.

— Вартан! — обрадовалась Марина: слава богу, опомнился. Сунув ноги в тапки, она запахнула халат и решительной походкой заспешила в сторону приемного отделения, на ходу подыскивая оправдания нерадивому мужу.

В приемном царил хаос. Сотрудники больницы с озабоченным видом носились по коридору, неестественной резвостью оттеняя статичность сидящих вдоль стен больных. Марина огляделась по сторонам: Вартана не было видно. Она пошла по коридору к выходу, вышла в вестибюль. И здесь было пусто, только справа, у стены, курила нарядная женщина. В модном заграничном костюме она смотрелась как яркая заплата на старой, драной декорации. Завидев Марину, женщина бросила сигарету и, всплеснув руками, воскликнула:

— Усик, что с тобой?!

«Откуда ей известна моя школьная кличка? — подумала Марина. — И почему она со мной на «ты»?»

Женщина подошла поближе и, взяв Марину за плечи, заглянула ей в глаза.

— Мань, ну ты что, совсем умом тронулась? Это же я — Света.

— Не может быть… — прошептала Марина. — Светка Мельникова, ты?!

— Ну, я! Кто же еще? — обрадовалась Света и прижала Марину к себе.

— Какая ты стала! Просто не узнать… — не верила своим глазам Марина. — Слушай, давай присядем. Я долго на ногах не могу…

— Да уж, я вижу, укатали сивку крутые горки. Ты бы хоть причесалась, что ли.

Марина вспомнила, что вот уже две недели не подходила к зеркалу.

— А у тебя расческа есть? — спросила она.

Света полезла в сумочку, достала расческу и косметичку.

— На вот, в порядок себя приведи. Там в туалете зеркало.

Марина зашла в туалет, закрыла на защелку дверь, посмотрела в зеркало и, вскрикнув, закрыла ладонью рот.

— Кто это? — испуганно пробормотала она.

На нее смотрело совершенно чужое лицо. На коже еще виднелись следы царапин, оставленные колючками роз, щеки ввалились, все лицо ушло в профиль, заканчивающийся длинным заостренным носом с тонкой, розовой переносицей. Волосы свалялись и походили на птичье гнездо. В уголках воспаленных глаз блестели слезы.

«Нет, реветь ты сейчас не будешь!» — твердо сказала Марина своему отражению и, притопнув ногой, стала расчесывать колтун.

— Ну вот, совсем другое дело! — воскликнула Света, завидев возвращающуюся подругу. — Слушай, Усик, про твои беды я уже все знаю, — торопливо заговорила она, — была у твоих стариков, они мне все рассказали. Ты вот что, иди в палату, собирайся. С врачом я уже поговорила, он тебя отпускает на все четыре стороны, так что поедешь ко мне. Давай поскорее, такси ждет! — Она повернула Марину, как куклу, и слегка подтолкнула в спину.

Марина пошла, механически передвигая ноги. Она пересекла вестибюль, вышла в приемное отделение. «Вечно она так, — с раздражением думала Марина. — Все за других решает». И правда, еще со школы, где они все десять лет сидели за одной партой, Света с веселой бесцеремонностью распоряжалась в кругу подруг. Все ее существо насквозь было пронизано счастьем и радостью. И этим ликованием она дышала, как печка жаром, обдавая теплом учителей, одноклассников и подруг. Ее лидерство принималось всеми восторженно и безоговорочно, и только Марина была не согласна с таким распределением ролей. Да и с чем тут было соглашаться, когда все в жизни так несправедливо устроено? В то время как Светка, стройная и красивая, гарцевала по школьному паркету в дорогих заграничных сапогах, Марина прятала под партой неуклюжие ноги, обутые в ботинки со страшным названием «прощай, молодость». Светке все давалось легко: и учеба, и поклонение мальчиков, и любовь учителей. Марине же не давалось ничего. Училась она кое-как, учителя ее терпели, а мальчики произносили ее фамилию только для того, чтобы, добавив в слово еще одно «с», посмеяться над неприличным сходством.