Эра Ершова - В глубине души

Все сидели грустные.

Что-то безнадежное было в судьбах этих людей, и теперь они объединялись вокруг этой безнадежности.

Даже отец Михаил, который всегда во всем полагался на Бога, вдруг усомнился.

«Что же это получается? — думал он, глядя на прозрачную Лидочку. — Не услышал Бог моей молитвы. Как же слаба вера моя, раз правда оказалась на их стороне, на стороне этих богатых бездушных людей!»

С такими невеселыми мыслями компания доехала до Внукова.

Гурам, со свойственной грузинам деловитостью, быстро решил вопрос с билетами, и выяснилось, что ждать нужно шесть часов.

Сели в кафе.

Гурам хотел угостить новых друзей. Не принимала его горячая душа нищеты, хотелось швырять деньгами, которых не было, и поэтому, заказав ребенку мороженое, а взрослым капуччино, он в уме стал подсчитывать сумму, которую придется за все это заплатить, и от этого подсчета почувствовал жжение в затылке.

Сидели тихо, почти не говорили.

Отец Михаил пил диковинный напиток и думал, что Зинаиду он никуда не отпустит. Пусть Лидочка помирает у него в доме. Он же сам ее и отпоет. Лидочка сидела перед вазочкой с мороженым и неохотно ковыряла в нем ложкой, когда из-за соседнего столика на нее устремила пристальный взгляд какая-то женщина.

Лицо у женщины было неприятное, мужской жесткой кладки. Глаза из-под толстых очков смотрели настырные, буравящие. Когда отец Михаил заметил эту особу, то попытался загородить Лидочку.

«Сглазит еще», — подумал он и незаметно перекрестился.

Но женщина, потеряв девочку из вида, встала и подошла к их столу.

— Здравствуйте, — произнесла она таким тоном, каким обычно разговаривает полицейский с нарушителем порядка.

— А в чем дело? — сразу занял оборону Гурам.

Он привык к уязвимости своего положения и на всякий случай всегда был готов к самозащите.

Ничего не объясняя, женщина пододвинула себе стул и, усевшись напротив Лидочки, взяла ее за руку.

— Что вы хотите? — окончательно испугался за свою подопечную батюшка.

— Вы знаете, что девочка тяжело больна? — поинтересовалась женщина.

— Мы-то знаем, — встрял Иван Тимофеевич. — А вам это откуда известно?

— Это видно невооруженным взглядом, — сердито произнесла незнакомка. — Я — врач, ребенка нужно срочно в больницу.

И вдруг через непроницаемую броню холодной сдержанности этой незнакомой женщины отец Михаил почувствовал биение горячего сердца. Сердца, неравнодушного к беде чужого ребенка.

Он это почувствовал и понял — не надо пытаться руководить промыслом Божьим, потому что получается одна ерунда.

Женщину звали Алла Николаевна, она работала врачом в программе Российского детского благотворительного фонда.

В аэропорт приехала, чтобы встретить и препроводить в больницу больного мальчика. И эту Аллу Николаевну после всех мытарств поставил на их пути Господь. Это ли не чудо!

Но Алла Николаевна ни про какие чудеса ничего не знала. Она делала свое земное дело. Делала сухо, изо дня в день, с максимальным вложением сил. Ни детей, ни семьи у нее не было, и поэтому ее семьей были больные дети, которых она спасала по всей России, как могла.

В этот же день отец Михаил с Лидочкой оказались в больнице под неусыпным надзором врачей, а через две недели они опять были в аэропорту, только летели уже в другом направлении, в Германию.

Лидочку слегка подлечили, и теперь она шла своими ножками. В самолете, проходя через салон бизнес-класса, они увидели женщину с мертвым лицом.

Рядом с женщиной на сиденье стояла большая корзина, в которой на пуховой подушке лежало животное невиданной красы.

Это был кот огромных размеров с шерстью леопардовой окраски. Ему, видимо, вкололи снотворное, и он глубоко спал. Увидав этакое чудо, Лидочка остановилась.

— Кошечка… — произнесла она и протянула к корзинке руку.

— Не трогай, девочка, — произнесла женщина, как чревовещатель, не открывая рта.

— Пойдем, Лидочка, не надо… — Отец Михаил провел Лидочку на свое место, и они уселись в один ряд — Алла Николаевна, Лидочка и отец Михаил. Самолет взлетел, и каждый задумался о своем.

Алла Николаевна думала о том, как разместить батюшку, если места в общежитии при госпитале не окажется. Она всегда думала о практическом.

Отец Михаил думал о том, что теперь Бог не оставит их и Лидочка наверняка будет здорова. Врачи дают хорошие прогнозы.

Лидочка думала о том, что когда она вырастет, то будет врачом, как Алла Николаевна.

И это была ее первая мечта о будущем, раньше она мечтала только об ангелах.

А Изабелла в бизнес-классе думала, что эта девочка, которая хотела погладить Гуяра, была похожа на нее в детстве.

И почему-то именно это сходство вызвало в ней настолько сильное раздражение, что она ее осадила.

Девочка чуть не заплакала. А как трогательно она прошептала: «Кошечка…»

Вот и Изабелла была такой же трогательной девочкой, открытой для любви. Этот ребенок еще не знает горя и не понимает, что люди любви не стоят, никто, даже дети.

Другое дело — животные. Они невинны, никому не причиняют зла и страдают только от людей. И поэтому Изабелла поклялась, что, если Гуяра вылечат, она откроет приют для бездомных животных и все свои силы и средства употребит на спасение этих несчастных. А если не вылечат…

Артем Олегович Зайцев чувствовал себя отвратительно. Вокруг его носа навязчиво порхала кисточка визажистки, которая нестерпимо пахла пудрой и выделениями чужих потовых желез.

Визажистка была молодая и упругая, как резиновая кукла, с таким же, как у куклы, идиотским выражением лица. Если бы она молчала, то Зайцеву было бы проще справиться с желанием придушить это бессмысленное создание и услышать напоследок, как она пискнет. Но визажистка, убежденная в собственной неотразимости, как назло, говорила без умолку, и каждое слово, которое слетало с ее губ, было неподражаемым образцом пошлости.

Артем Олегович старался не слушать, чтобы не умереть от отчаяния, и вот наконец, когда его собственное лицо стало неузнаваемо в зеркале, визажистка скроила дешевую гримасу и удовлетворенно объявила:

— Готово, можно вызывать администратора.

Артем Олегович с отвращением посмотрел на свое отражение в зеркале и подумал, что в принципе заслуживает именно такую физиономию, неестественно гладкую, фальшивую. Человек, который живет не своей жизнью, должен носить чужое лицо как наказание.

— Спасибо… — пробормотал он, стараясь не глядеть на визажистку. Хотя, даже если бы он посмотрел ей прямо в глаза и даже сказал бы все, что о ней думает, это вряд ли принесло бы удовлетворение. Она была сделана из какого-то словоотталкивающего материала, внутрь которого не могла проникнуть ни одна человеческая мысль.