Иоганн-Фердинанд-Мартин-Оскар Мединг - Адъютант императрицы [litres]

Князь Григорий Григорьевич Орлов также появился среди верховных сановников на торжественном молебне; он был в парадной форме фельдцейхмейстера; эфес его шпаги, эполеты, аграф на шляпе и орденская звезда сияли бриллиантами неоценимого достоинства; казалось, что не одним своим блестящим появлением, но и громким оживлением, с которым он высказывал всем встречным свою радость по поводу одержанной фельдмаршалом Румянцевым победы, он желал выказать, какое живое участие он принимает в этом счастливом для императрицы и для государства событии. Однако его лицо было бледно, мрачные тучки пробегали на лбу и его взоры беспокойно блуждали вокруг. Он искал в свите императрицы Потемкина, и отсутствие ненавистного ему фаворита обеспокоило его еще более чем то могли бы сделать величайшее знаки благоволения, оказанные императрицей своему генерал-адъютанту.

Этикет запрещал обращаться к императрице в соборе, где она занимала место в раззолоченном тронном кресле, против самого алтаря; таким образом, Орлову было невозможно из какого-либо слова и по взгляду Екатерины Алексеевны вывести заключение о ее мыслях.

В том же торжественном шествии, в котором Екатерина Алексеевна прибыла в собор, она возвратилась в Зимний дворец.

В большом тронном зале она отпустила двор и тотчас последовала в свои покои, где приняла Салтыкова, который должен был подробно рассказать ей историю выигранной битвы; он же один принимал участие в ее обеде. В то же самое время Николай Сергеевич и Зораида, бродя среди деревьев сада, в мучительном и вместе с тем нежном разговоре обменивались своими горестями и печалями и старались обоюдно утешить друг друга надеждами, которым они и сами в глубине души едва ли верили.

Наконец настал час, назначенный императрицей для торжественного приема поздравлений во дворце.

Екатерина Алексеевна приказала, чтобы в этот вечер Салтыков занял место ее адъютанта; она желала почтить его пред всем двором в награду за радостную весть о победе, в которой он лично принял немалое участие. Она собственноручно надела на него звезду и ленту ордена св. Андрея Первозванного и он вместе с сыном в приемной царских покоев ожидал появления государыни, которая удалилась после обеда, чтобы заняться вечерним туалетом.

Генерал был глубоко взволнован; в его разговоре с государыней послышались отголоски давно прошедших времен, пробудивших в его душе еще живые воспоминания юности и весны любви, а также и сознание, что настоящее, полное блеска и славы, сделало его орудием гибели счастья его собственного сына.

Грустно было на душе Салтыкова и сам он, казалось, не принимал никакого участия в той громкой, ликующей радости, с какою весь двор встретил его радостную весть и поджидал выхода государыни в блестящие парадные залы.

Николай был спокоен и весел; его мужественное решение возвратило ему прежнюю бодрость. Он казался старше, детская мягкость исчезла; черты его лица выражали могучую силу воли, и по его обращению было видно, что веселыми и доверчивыми словами он хотел ободрить отца, которого знал, в сущности, очень мало и который причинил ему тяжелое горе.

Появилась императрица.

С нею рядом была Зораида под густой вуалью. Екатерина Алексеевна приказала ей сопровождать себя, чтобы в блеске торжества бедное дитя забыло свое горе или, по крайней мере, не имело времени слишком предаваться ему в уединении.

Молча подала она руку Николаю.

Салтыков, прежде чем открыть императрице двери в большой зал, вполголоса сказал ей:

– Как живо вспоминается мне сегодня прошлое с его горем и счастьем! Предо мною снова воскресло то время, когда я следовал за великой княгиней в приемный зал, дрожа от страха пред каким-нибудь унижением или обидой и счастливый от одного взгляда моей высокой повелительницы, когда в нем выражалась благодарность за мое участие, замеченное ею!..

– Да, Сергей Семенович, – промолвила Екатерина Алексеевна, мечтательно глядя на него, – да, то было прекрасное, незабвенное время. Но никогда не пожелала бы я вернуть его, если бы то было в моей власти!.. Тогда великая княгиня должна была подчиняться недостойному гнету и скрывать свои чувства, между тем как сегодня императрица может гордо поднять голову и приближать к себе своих друзей пред целым миром; тогда мое сердце томилось жаждой власти, теперь я владею короной и власть в моих руках. Итак, Сергей Семенович, лучше, что ради минутного счастья я не пренебрегла блестящей целью, достигнутой столь тернистым путем.

Салтыков, вздохнув, наклонил голову и направился вперед, чтобы открыть государыне двери.

В тот момент, как он протянул руку к двери, последняя внезапно распахнулась и на пороге появились два запыленных, запыхавшихся офицера.

Императрица испугалась. Неужели же какая-нибудь недобрая весть должна была смутить радостное торжество победы?

– Откуда вы, с какими вестями? – спросила она, с трудом сохраняя обычное самообладание.

– Меня прислал фельдмаршал Румянцев к вам, ваше императорское величество, – сказал первый из двух офицеров. – Я должен повиниться, что промедлил лишний день… но моя лошадь пала от слишком поспешной езды и мне пришлось долго идти пешком, пока я добыл другого коня. Поэтому меня нагнал мой товарищ, который отбыл из лагеря Шумлы одним днем позже.

– А с чем вы прибыли? – спросила императрица первого гонца.

– С этим письмом к вам, ваше императорское величество.

– От фельдмаршала Румянцева? – спросила государыня.

– Нет, ваше императорское величество, письмо от великого визиря Моссума-оглы; фельдмаршал приказал мне вручить его лично вам, ваше императорское величество.

– От моего отца? – испуганно воскликнула Зораида.

– Неужели он все же не поверил моим словам, – заметил Салтыков, – и пожелал еще раз изложить свою просьбу вашему императорскому величеству.

Государыня, вскрыв письмо, быстро пробежала его; ее лицо стало серьезно и она с грустной улыбкой обратилась к Николаю и Зораиде:

– Ваша судьба изменяется, дети мои; ваши надежды не потеряны… Послушай, что мне пишет твой отец!

Сказав это, она стала читать:

– «Великая, милостивая императрица! Побежденный враг обращается к сердцу великодушной победительницы. Вы, ваше императорское величество, были милостивы к счастью и радости моей жизни, к моей дочери Зораиде; меня ожидает неизвестная судьба, и я прошу вас, ваше императорское величество, взять мое дитя под свое покровительство и оказать ей материнское расположение, когда ее отец не будет уже в состоянии заботиться о ней. Пусть Зораида повинуется вам и любить вас так, как любила меня; ее судьбу я вручаю вам, ваше императорское величество, и молю всемогущего Аллаха, чтобы за ваше великодушие Он щедрою рукою ниспослал вам Свое благословение».