Станислав Грибанов - Полгода из жизни капитана Карсавина

— Знаем, знаем!.. — кричат за столом. — Давай короче.

Тося Островская рассказывать любит, просит не перебивать ее и невозмутимо продолжает:

— Ну, значит, решили мы с Анкой продать свой чай и отправились на Бутырку. Стоим, ждем. Никто к нам не подходит. Начинаем мерзнуть, и тогда я затягиваю: «Ка-аму ча-а-аю? Ка-аму ча-а-аю?..» Гляжу, помогло. В нашу сторону направился какой-то лысый, но, еще и не подойдя, принялся выговаривать: «Это разве чай? Мусор, а не чай! Кто таким чаем торгует?..» Тут моя Анка как крикнет: «Понимаешь ты в чае, как свинья в апельсинах!..» Мужик тот сразу-то замер, а потом на весь это рынок как заорет: «Милиционер! Милиционер!..» Еле мы удрали с Бутырки-то. Да так бежали, что одну пачку чая потеряли, ну а другую решили бабушке моей отнести. Зато и напились у нее от души — с вареньем малиновым. Что там, Машка, твоя какава!..

Смеются парни, смеются девчата, а дядя Коля Нефедов отечески выговаривает:

— Не надо с рынком-то дела иметь, не надо. Потерпите уж малость. Скоро, как в метро заработаете, жизнь пойдет легче.

Инструктор Нефедов знал: те двадцать восемь рублей в месяц, которые получали его «фабзайчата», растянуть от получки до получки было ох как трудно…

Сданы экзамены. Не по билетикам с кумачовой скатерти, а прямо в шахте, где проходила практику, ответила на все вопросы, показала, как обжигать тонкую проволоку, как безошибочно различать диаметр железных прутьев, Анна Егорова и была зачислена в бригаду арматурщиков.

Свою шахту, как и станцию будущего метро, строители называют «Красные ворота». Здесь, во дворе шахты, заготавливаются балки для железобетонной «рубашки» тоннеля. Их, как и все другие грузы, под землю опускают в клетях. Сами же арматурщики поднимаются и опускаются в узкий колодец шахты по лестнице. Она узкая — едва разминуться со встречным, — вся скользкая, обледенелая. Когда продвигаешься вниз или вверх по этой лестнице, рукавицы здесь скорее подведут, чем помогут. «Лучше их снять совсем», — решает Егорова.

— Ну, кто там застрял? Какого хрена?! — слышится над самой головой Анны строгий и решительный голос, и тут же тяжелый сапог опускается на руки.

— Ай!..

При кессонном способе проходки тоннеля рабочие находятся в герметически закрытой камере, куда нагнетается сжатый воздух. Чем глубже опускается Анна Егорова в ствол шахты, тем теплее рукам, тем светлее. «Сжатый воздух отжимает своим давлением грунтовые воды и осушает породу, — вспоминает она уроки Нефедова. — Как же такое может выдержать хрупкий женский организм?.. Вот, действительно, могло же случиться так, что и работала бы наверху, во дворе шахты, — это ведь сам Михаил Иванович Калинин усомнился: выдержат ли они? Так категорически и заключил: «Нет, нельзя девчатам в кессон, рожать не смогут…» «Родим, Михаил Иванович, обязательно родим и метро построим!» — принялись убеждать делегатки-метростроевки Всесоюзного старосту. И убедили».

…Аня Егорова наконец-то почувствовала под ногами твердую опору: ура, в шахте! Но тут же заметила, как сверху и сбоку в расщелины досок сочится вода, и, что греха таить, в первую минуту оторопь взяла. Осмотрелась вокруг — лица все знакомые и уже не так страшно. Следом опустился шахтер в огромной резиновой куртке, широкополой резиновой шляпе.

— Что ты, паря, еле ползешь по лестнице? — с укором подошел к своему неторопливому коллеге, дружески хлопнул по плечу, но присмотрелся и тут же душевно протянул: — Ах, вот оно что… Ну, извини. Ничего, пообвыкнешь. Кудри только не выставляй из-под шляпы. Уши-то не ломит? Ежели будет ломить — конфетку соси!..

Так и пошло у Анны Егоровой: каждое утро в шахту, арматуру на плечи — и вперед! По штольне, покачиваясь от тяжести, — к тоннелю. Тут все соберут по чертежам, свяжут проволокой, передадут арматуру плотникам да бетонщикам — шагай дальше. Веселее, увереннее с каждым днем бегут девчата по отвесной лестнице в шахту, проворней вяжут узлы арматуры. Рабочая смена у девчат шесть часов. А когда надо, и две смены отработают.

Но вот однажды… Пробиваясь бригадой по жаркой и душной штольне с тяжелым грузом, Анна Егорова почувствовала сильный толчок. На мгновение ослепила вспышка — и все провалилось. Как потом выяснилось, кто-то из ребят случайно зацепил арматурой заголеный электропровод. От удара током были пострадавшие. Уже наверху, на носилках «скорой помощи», пришла в себя и Анна. И потянулись долгие дни лечения в Боткинской больнице. Много тогда лежало там разных строителей…

После больницы Егорова получила отпуск и отправилась в деревню. Как же обрадовалась Степанида приезду дочки! В избе накрыла стол по-праздничному, почистила иконки Николая угодника, Богородицы, и потянулись со всей деревни послушать рассказ о диковинном строительстве в главном городе государства.

— Нюрка-то, Нюрка, говорят, цельный дворец под землей строит…

— Неужто правда?

— А що ей врать-то? Не деньги брать.

— И не боязливо это? А вдруг все там да пообвалится?

…Анна сидела за столом принаряженная. Платья себе купить не успела — девчата одолжили, да не простое, а из крепдешина, цветастое такое. И рассказывала она о своей стройке до позднего вечера. И о том, как один американец — консультант по строительству выступал против плана станции, которую они строят: мол, все тогда под землю провалятся. И о том, как они, комсомольцы шахты «Красные ворота», все-таки строят по-своему — не послушались американца! Рассказывала, как борются за качество своей работы. Подземных-то дорог Степанидина дочка знала много: и у французов-то, говорит, есть, и у англичан-то есть, и у этих американцев есть.

— Но мы, — сказала твердо, — построим такую дорогу, какая им и во сне не снилась! — В заключение своей речи Анна хлопнула кулаком по столу и прочитала стихи одного шахтера, с которым вместе работала:

— Девка — огонь!.. — Удовлетворенные рассказом, расходились по домам соседи, не зная, верить или не верить тому, что обещала Степанидина дочка в недалеком будущем. Уж больно это все не вязалось с размеренным ритмом их деревенской жизни.

Начинался сенокос — пора жаркая, ответственная. Степанида Васильевна по утрам, еще затемно, будила дочку, и вместе отправлялись они в луга, в душистое разнотравье тверской земли. Косить Анна умела не хуже других. За день уработается, завалится в сено. И как же тогда волнует душу колокольный благовест — задумчивые, строгие и печальные, чистые июньские колокола… А бабы по вечерам беседы на крыльце ведут: что у кого отелилось, ожеребилось, родилось, что у кого болит, чем это что лечить.