Станислав Грибанов - Полгода из жизни капитана Карсавина

Гудел за окном январский ветер. Патефон пел о Челите: «Звонко она хохочет… ай-яй-яй… нет, не ищи ты…» Но и пластинку никто не слушал, и самовар давно остыл. Казалось, все уже было сказано в тот последний вечер, но Володя медлил, оттягивал расставание с Ниной. Через несколько часов выпускнику Качи лейтенанту Владимиру Микояну предстояло отбыть в распоряжение инспекции Военно-воздушных сил.

— Ты так торопился стать летчиком, окончить школу — и вот, кажется, не рад этому. Стоишь такой грустный и молчишь. Скажи же что-нибудь на прощание…

Темные, как лесные озера, глаза Нины смотрели с тревогой и ожиданием. Володя виновато улыбнулся:

— Неуклюж я для ласковых слов. Хотелось сказать что-то очень серьезное и важное для нас обоих. Но лучше потом… После войны…

— Интересно, каким ты будешь после войны, если встретимся?.. — Нина теребила пуговицу на Володиной шинели, а он держал в своих руках ее маленькие ладони, чувствовал их тепло и внутренне никак не мог смириться с тем, что через минуту-другую должен уйти отсюда навсегда.

Когда Нина подняла голову, губы ее оказались возле губ Володи…

В инспекции ВВС, ознакомившись с характеристикой и летной книжкой, Володю определили в подчинение майора Морозова.

— Все инспекторы сейчас в разъездах, на фронтах. Давай-ка, лейтенант, изучай новый самолет. Морозов поможет. А там видно будет…

Широкоплечий, высокий, с орденом Ленина на груди, майор Борис Арсентьевич Морозов встретил Володю по-дружески приветливо. Сразу после знакомства подробно стал расспрашивать о Качинской школе, называя имена и фамилии знакомых летчиков.

— Я ведь там десять лет инструкторил. Можно сказать, «профессором круга» стал. А вот теперь и в баталии пришлось ходить. Да и других дел у нас немало.

Спокойный, неторопливый говор майора, открытый взгляд его серых глаз располагали к откровенной беседе. За несколько минут рассказав о себе почти все, Володя спросил:

— Вот у вас, Борис Арсентьевич, большой инструкторский опыт, вы уже и повоевали. А для чего, скажите, меня-то сюда послали? Кого мне здесь инспектировать? — И потом уже убежденно добавил: — Мое место только на передовой!

Морозов усмехнулся, похлопав Володю по плечу:

— Да ты не горячись, лейтенант. Всему свое время. Вот вылетишь на «яке», подерешься с Женькой Антоновым — он на «мессере» бой дает, будь здоров! Ну, глядишь, тогда отпросимся и в боевой полк. У брата-то своего был? Степан на нашем аэродроме.

— Знаю. Еще не успел. Я только что из Красного Кута, — буркнул Володя.

— Что же ты мне голову-то морочишь? Дуй, устраивайся, родных навести, знакомых. Денька через два-три примемся за новый самолет.

Хмуро сбежались к переносице темные густые брови лейтенанта.

— Благодарю вас, товарищ майор, — сказал глухо, с обидой в голосе. — Я постараюсь сделать так, как вы советуете. Только прошу: летать приступим завтра же. Если это, конечно, возможно.

Взгляд майора встретился с Володиным. «Интересный парень, — подумал про себя. — Что за пилотяга, неизвестно, но настойчивости ему, кажется, не занимать…»

— Летать так летать! Жду на аэродроме в восемь утра. — Морозов энергично поднялся и крепко пожал Володе руку.

Проводив взглядом удаляющуюся по коридору невысокую, по-спортивному ладную фигуру Володи, Морозов, довольный, ухмыльнулся. Чем-то сразу понравился майору этот новый молодой летчик инспекции.

Волнующей была для Володи встреча с родным городом после разлуки. В новехонькой форме с двумя кубарями на петлицах шел по Москве лейтенант, и была безотчетная радость в узнавании им знакомых улиц, книжных магазинов, бронзового Пушкина на Тверском, родной школы.

Вроде бы ничего не изменилось с того августовского дня, когда он уехал из Москвы. По-прежнему выдерживался комендантский час, так же строго соблюдалось всюду вечернее затемнение. Но торчащие из форточек трубы печек-времянок, сдвинутые к стенам домов рельсовые ежи ясно говорили, что дни смертельной опасности и тревог столицы остались позади. Это чувствовалось и по особой уверенности по-военному подтянутых москвичей.

Как-то, возвращаясь после полетов с Центрального аэродрома, Володя услышал знакомый голос:

— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться!

— Надюшка! Ну, встреча!..

— Здравствуй, Володенька. Еле узнала. Ты так возмужал…

Встреча с одноклассницей настолько обрадовала Володю, что он не замечал ни идущих навстречу военных, ни обращавших на них внимания прохожих. Почему-то вспомнилось, как однажды в классе он дернул Надю за косу. Коса оказалась такая мягкая, пушистая, что Володя осторожно выпустил ее и больше не трогал.

— А помнишь, как мы удирали с уроков кататься по Садовому кольцу? — припомнила девушка.

Позванивая замерзшими стеклами — вот-вот рассыплется, — напротив остановился старенький трамвай с буквой «Б» вместо номера маршрута. Через минуту Володя с Падей сидели в заиндевевшем полупустом вагоне, перебирали в памяти события школьных лет, друзей, похоже совсем потеряв счет времени.

— Я недавно встретила Тихона Николаевича. Он снова в своей родной артиллерии. А директор школы Сикачев комиссаром батальона. Где-то в разных частях наши Ломов, Левченко, Кожевников, Карахан.

— Знаешь, а ведь мы с Юркой Ломовым в первый же день войны решили бежать на фронт. Не слышала о нем ничего?

— Да говорили, будто он под Смоленском воевал. Жив ли только? Там трудно было…

— А разве вам здесь легко? — вырвалось у Володи.

Какое-то время ехали молча. Потом, подышав на озябшие руки, девушка спрятала их в старенькую меховую муфточку, нараспев протянула:

— Так-то оно так, Володенька. Трудно, конечно. Да только в атаку под пулями Юрка идет. Или вот ты. Ведь летчик рискует жизнью, даже в обычном полете.

Володя задумался.

Вспомнив, что точно так же хмурился он, решая контрольные задачки по алгебре, Надя засмеялась:

— Садитесь, Микоян. Опять урок не выучили. Ставлю вам двойку.

Весело бежал по Садовому кольцу трамвайчик «букашка». В вагон входили и выходили пассажиры.

— Проедем еще три остановки? — спрашивала девушка.

— Давай! — соглашался Володя.

И они летели все дальше и дальше озорным маршрутом своей школьной юности.

На новом истребителе Як-3 Володю выпустили в полет в первый же день после знакомства с машиной. Показав тогда пилотаж в зоне, майор Морозов сделал два полета по кругу, вылез из кабины и, не слушая доклада лейтенанта, махнул рукой:

— Нечего тебя возить. Разрешаю летать самостоятельно.

И каждый день, с конца февраля, беспрерывно, без выходных, без праздников, Володя осваивался с новой машиной. На аэродроме все уже хорошо знали этого самого молодого и самого нетерпеливого летчика. Инженеры, оружейники, техники каждый по-своему помогали ему изучать боевую машину. А он все торопил и торопил время.