Борис Изюмский - Девять лет

В восемь сорок отряды получили участки работы возле бакового хозяйства, градирни, у сульфатной площадки. Лешка с девчатами оказалась у насосной.

Ветер, словно усмиренный невиданным нашествием людей, внезапно утих и только гнал низко над землей тяжелые тучи. В кустах вдоль заводского забора кучились, ссорились к ненастью воробьи.

Неподалеку Лешка увидела Шеремета с ребятами из общежития. Повернув фуражку козырьком назад, Виктор отдавал распоряжения, и ему подчинялись беспрекословно.

Вот поди пойми этого парня — не так давно подбивал не выходить на работу: «Начальники не топят, а нам вкалывай!»

— Шеремет! — крикнула Анжела. — Принимай вызов на соревнование!

— Надорветесь! — так же громко ответил Виктор и с напарником, подняв носилки, бегом потащил их к большой куче.

Смех, шутки не угасали. Кто-то затянул:

Девчата Нади Свирь на двадцатиметровой высоте начали обмуровку четвертого пускового котла и горланили:

Радиорепродукторы непрерывно передавали сводки штаба:

— Машинист мехпогрузки товарищ Дальшин за два часа работы погрузил на расчистке угольного поля сто кубометров грунта.

— Десятиклассники отправили двадцать автомашин боя кирпича…

— Бригада путейцев закончила дневную норму на теплотрассе и попросила новый участок…

В три часа дня устроили митинг. К трибуне, сделанной из грузовиков, начали стекаться люди, вооруженные лопатами, кирками, ломами. За ними полукругом замерли самосвалы. Снова заиграл оркестр. Смешались в кругу телогрейки, стеганки, раскраснелись лица. Притопывал кирзовым сапожищем Потап. Тоненькая школьница в курточке «под леопарда» начала наступать на него, и он вдруг тоже пустился в пляс. Казалось, вот-вот запляшут резервуары-пингвины, только ждут свой черед.

Лешка стояла недалеко от Шеремета и так неистово хлопала в ладоши, что они покраснели. Когда же по кругу пошел Потап, Лешка от удовольствия, как мальчишка, уперлась ладонями в колени и завизжала:

— Ас-ас-ас-асса!

Шеремет рядом улыбался…

После митинга Лешка и Вера помчались по магазинам закупать вещи для розыгрыша в лотерее. Предстоял вечер, посвященный сорокалетию комсомола, бал с аттракционами и «танцы до утра». Так, во всяком случае, сообщала афиша. Подруги купили полную авоську календарей, резиновых уток, сахарницу, духи «Гвоздика» («Запах — гадость, зато упаковка красивая!») и главный выигрыш — бутылку шампанского.

Торжественную часть вечера открывала Надя Свирь. Перед лицом зала она оцепенела до полного косноязычия, и только подбадривающие аплодисменты помогли ей произнести заплетающимся языком несколько фраз. Из президиума улыбалась Анжела Саблина, за нее прятался Панарин, глазами подбадривала Надю Валентина Ивановна.

Григорий Захарович начал вручать значки «Отличный строитель». К столу подошел Потап Лобунец в серой куртке из чертовой кожи, потом Аллочка Звонарева в очках с новой, еще более широкой оправой.

— Бетонщица Леокадия Юрасова, — вызвал Альзин.

Лешка оглянулась: кого это? И вдруг до нее дошло — да ее ж. Нет, не может быть! Какой она отличный строитель? Лешка оставалась на месте, будто прилипла к креслу.

Вера зашептала возбужденно:

— Иди!

Но Лешка решительно сдвинула брови:

— Не пойду, есть лучше меня!

Вера не на шутку рассердилась:

— Иди сейчас же! — и вытолкнула подругу в проход между кресел.

Лешка идет как во сне. Путь до сцены кажется ей бесконечным, накрахмаленная ситцевая юбка-клеш, не дождавшаяся «ситцевого бала», — неуместной, глупой выдумкой. Знала бы — надела шерстяное платье.

Григорий Захарович протягивает значок и грамоту, хитро улыбаясь черными живыми глазами, тихо говорит:

— Так держать!

Начался бал. В одном углу фойе на избушке с курьими ножками надпись: «Веселая парикмахерская». Висят гигантские ножницы и гребешок — это все выдумки Иржанова. Над прилавком вывеска: «Ювелирметзлатутильторг». Здесь за исполненную песенку выдают соску.

На колоннах зала вирши:

А рядом:

И еще:

Вот где Анжеле благодать! Стоп, стоп, а это что?

Лешка и не ждала — хохотала от души. Прижав к груди трубочку грамоты, танцевала с Лобунцом танго, по-матросски, немного раскачиваясь, не доставая головой Потапу даже до подбородка, примечая, кто с кем в паре, кто как одет. У Нади Свирь — черный костюм строгого покроя. Ей такой идет. В таком делегатки ходят — представительно. А Зинка напялила оранжевое платье с фиолетовой вставкой, навесила на себя бусы, клипсы, продела сквозь черные волосы нелепую красную тряпочку.

Вот Анжела — красивая. Но все время помнит об этом: то и дело встряхивает головой, покусывает губы, чтобы вызвать на щеке ямочку.

А лучше всех Вера. Она в сиреневом шифоновом платье, пухлая рука ее лежит на узком плече Иржанова.

Лешка фыркнула: «Отрада жизни!» Потап посмотрел на нее сверху вниз, но, кроме пробора и двух черных бантов, ничего не увидел. Поди пойми, почему вдруг фыркают эти девицы!

Начали новый танец. Анатолий, подхватив Анжелу, закружился.

Вера одиноко стоит у колонны, делает вид, что ей безразлично, с кем танцует Иржанов, но Лешка-то видит, как она переживает, и подскакивает к подруге:

— Пошли, дева!

Вера думает: «Говорят, ревность — пережиток. Но как действительно Анжела противно смеется!..»

Бутылку шампанского выиграл Панарин. Таскал ее под мышкой, не зная куда девать: не то на вешалку сдать, не то в общежитие нести.

Оркестр заиграл танго.

— Дамы приглашают кавалеров!

Лешка подошла к Шеремету. Спросила, глядя с вызовом:

— Разрешите?

Виктор, вспыхнув от неожиданности, протянул руку к Лешке.

Вера, увидев это, поджала губу — невзлюбила хулиганистого парня. Шеремет танцевал старательно, но неумело.

Зинка крикнула ему издали:

— Попался, лабух!

Почти все лица в улыбке хорошеют, а вот Зинка улыбнулась, и, удивительное дело, лицо ее не стало симпатичнее. Может быть, потому, что губы намазала фиолетовой помадой.

Шеремет грозно сверкнул в ее сторону глазами.

Бал закончился глубокой ночью. Ярко светила луна — обходила дозором город от моря к степи, строго посматривала, что успели сделать люди за день.